Остальные, кажется, были того же мнения.
В салоне «Виндзор» повисло напряженное молчание.
* * *
Комиссар и Труффо вернулись через полчаса. Вид у обоих был мрачный.
— Случилось то, чего следовало ожидать, — торжественно объявил коротышка доктор, не дожидаясь вопросов. — В этой трагической истории поставлена точка. И поставил ее сам преступник.
— Он мертв? — воскликнула Рената, порывисто поднявшись.
— Совершил самоубийство? — спросил Фандорин. — Но как? Разве вы не приняли мер п-предосторожности?
— Как не принять, принял, — обескураженно развел руками Гош. — В карцере, где я его допрашивал, из мебели только стол, два стула и койка. Ножки привинчены к полу. Но если уж человек решил, что непременно хочет умереть, — его не остановишь. Ренье разбил себе лоб об угол стены. Там в карцере в углу такой выступ… Да так ловко провернул, что часовой не слышал ни звука. Открыли дверь, чтоб завтрак внести, а он лежит на полу в луже крови. Я велел не трогать, пусть пока полежит.
— Позвольте взглянуть? — спросил Фандорин.
— Валяйте. Любуйтесь сколько хотите, а я дозавтракаю. — И Бульдог преспокойно придвинул остывшую яичницу.
Взглянуть на самоубийцу пошли вчетвером: Фандорин, Рената, японец и, как это ни странно, докторша. Кто бы мог ожидать от чопорной козы такого любопытства?
Рената, стуча зубами, заглянула в карцер поверх фандоринского плеча. Увидела знакомую широкоплечую фигуру, вытянувшуюся наискось, черноволосой головой к угловому выступу стены. Ренье лежал ничком, правая рука неестественно вывернулась.
Внутрь Рената входить не стала — и так видела достаточно. Остальные вошли, присели над телом на корточки.
Японец приподнял голову мертвеца, зачем-то потрогал пальцем окровавленный лоб. Ах да, он ведь врач.
— Oh Lord, have mercy upon this sinful creature,[31] — набожно произнесла мадам Труффо.
— Аминь, — сказала Рената и отвернулась, чтобы не видеть этого тягостного зрелища.
В салон вернулись молча.
И вовремя вернулись — Бульдог закончил трапезу, вытер жирные губы салфеткой и придвинул к себе черную папку.
— Я обещал, что покажу вам показания нашего бывшего соседа по столу, — невозмутимо сказал он, кладя перед собой три сплошь исписанных листа бумаги — два целых и еще половинку. — Так вышло, что это не просто признание, а предсмертное письмо. Но сути дела это не меняет. Угодно ли послушать?
Повторять приглашение не пришлось — все собрались вокруг комиссара и затаили дыхание. Бульдог взял первый листок, отодвинул подальше от глаз и стал читать.
Представителю французской полиции
Г-ну комиссару Гюставу Гошу