Здесь впервые за все время заговорил Павел Георгиевич. С искажённым, ещё не просохшим от слез лицом он сказал дрожащим голосом:
— А может быть, отдать? Ведь Мика — живой, а «Орлов» в конце концов — всего лишь камень…
Вечные противники Кирилл Александрович и Симеон Александрович воскликнули хором:
— Нет!
— Ни за что!
Государь с состраданием взглянул на кузена и мягко сказал:
— И потом, Полли, господин Фандорин весьма убедительно пояснил, что передача алмаза нашего Мику все равно не спасёт…
Павел Георгиевич всхлипнул и некрасиво, рукавом, вытер щеку.
— Выйди, Полли, — строго проговорил отец. — Жди у себя в комнате. Мне стыдно за тебя.
Порывисто вскочив, Павел Георгиевич выбежал за дверь. Я и сам с трудом удерживал невозмутимое выражение лица, хотя на меня, конечно, никто и не думал смотреть.
Бедный Павел Георгиевич, бремя августейшей ответственности давалось ему нелегко. В воспитании великих князей и княжон на первом месте стоит вырабатывание самоконтроля и выдержки, умения владеть собой в любых обстоятельствах. С раннего детства их высочеств приучают сидеть на длинных и утомительных парадных обедах, причём нарочно сажают рядом с самыми неумными и несносными гостями. Нужно внимательно слушать, что говорят взрослые, не подавать виду, что их общество скучно или неприятно, смеяться их шуткам, и чем глупее острота, тем искренней должен быть смех. А чего стоит христосование на Пасху с офицерами и нижними чинами подшефных полков. Иной раз приходится совершить лобзание более тысячи раз в течение двух часов! И не дай бог выказать усталость или отвращение. Но Павел Георгиевич всегда был таким живым и непосредственным мальчиком, ему плохо давались упражнения на выдержку, да и теперь, хоть его высочество и достиг совершеннолетия, ему ещё многому следовало научиться.
После того, как за великим князем хлопнула дверь, воцарилось долгое, мрачное молчание. Все вздрогнули, когда часы пробили одиннадцать без четверти.
— Однако если «Орлова» не отдать, — встрепенулся его величество, — этот Линд убьёт Мику, и завтра подкинет тело на Красную площадь или к Храму Христа Спасителя. Это выставит меня, русского царя, на позор перед всем цивилизованным миром!
— А с тобой и весь дом Романовых, — заметил Симеон Александрович.
Кирилл Александрович хмуро прибавил:
— И всю Россию.
— Бог свидетель, — горестно вздохнул государь, — я никогда не желал короны, но таков уж, видно, мой крест. Недаром я появился на свет в день Иова Многострадального. Господи, научи, вразуми, что делать?
За Господа ответил Фандорин, отчётливо произнёсший одно-единственное слово: