Это была самая длинная твоя нить, Меняла. Восемь месяцев ты метался по стране. Наплевав на опасность, поднимал старые связи, лгал, уговаривал, угрожал. Дважды нить событий рвалась, и дважды ты начинал сначала – но худо-бедно мир менялся, подчиняясь тебе. А время шло.
Помнишь? Оставалось немного, и только одно ты не мог сделать сам: сбросить белую хризантему со смотровой площадки у Ниагарского водопада – ровно в полдень определенного дня. Тебе, судимому, дорога в Америку была закрыта; тогда тебя свели с Фаридом Гараевым.
Лощеный бизнесмен с первого взгляда показался скользким типом, но выбора не было: никто, кроме Гараева, не собирался на Ниагару.
В конце концов, сбросить в полдень хризантему в водопад – что может быть проще?
Помнишь? Тот американский полдень был ночью Москвы. Алена спала; ты держал в ладонях исхудавшую руку жены и чувствовал, как в клубок событий все увереннее вплетается твоя нить. Вот ушла на дно посреди Даугавы нагруженная камнями лодка. Вот кладбище под Ереваном, прутья ограды на восточной стороне выкрашены в зеленый цвет, и остро пахнет свежая краска. Вот Чкаловская лестница в Нижнем Новгороде, на сто шестнадцатой снизу ступеньке лежит сдобная плюшка… Томск, Тула, Вена, Дрезден…
Помнишь, Меняла? Ты ждал чуда – а за окном вставал скупой городской рассвет.
Хризантема не упала в Ниагару.
Ты помнишь чувство вины, раскаяние и безнадежность, и горечь неминуемой утраты? Пытаясь изменить мир, ты оставил ее наедине с болезнью; помнишь, как пытался просить прощения?
– Ты меня прости, – шептала она.
Больше ты не отходил от нее – до самого конца.
Помнишь, Меняла, как стоял перед стеной колумбария?
Веселый Фарид вернулся в Москву через неделю после похорон Алены.
– Почему цветок-то в водопад не кинул? – очень спокойно спросил ты.
– Обижаешь, брат! Все сделал! Самый лучший бросил!
Нож, привычное оружие, рыбкой скользнул в твою ладонь из рукава, и рука не дрогнула. Лезвие по рукоять вошло в правый бок Фарида Гараева. Раз, другой. Третий.
– Лгать нехорошо, – объяснил ты упавшему телу.
Тебя арестовали там же, над трупом. Ты не сопротивлялся.
Екатеринбург, улица 8 Марта…
Киев, Золотые ворота…
Волгоград, Мамаев курган…
Станция «Сокол», Московский метрополитен,
24 сентября, четверг, 3.08
– Я убил не одного человека, а двоих. Двоих, Алексей. Еще я убил Алену.
Станция опустела; тусклое ночное освещение только подчеркивало копящуюся в углах темноту. Длинные, мучительно изогнутые тени колонн расчертили перрон, и давила призрачной тяжестью земля. Подземелью не нравились эти двое, что поначалу долго молчали на скамье, а заговорили, лишь когда на станции не осталось никого больше. Подземелье не хотело слушать надтреснутый, временами срывающийся голос.