Московский метрополитен,
23 сентября, среда, 22.15
– Сколько тебе так стоять?
Короткий эскалатор поднял священника и геоманта со станции на небольшую площадку. Второй отрезок эскалатора уходил с площадки вверх, но подниматься на поверхность Сергей не стал, а, закрыв глаза, встал в центре. Синий расписной потолок изгибался над площадкой куполом, и высшая его точка находилась как раз над неподвижно замершим мужчиной. Прождав с четверть часа, Алексей решил задать вопрос.
– Еще минут десять.
– Тебе можно сейчас разговаривать?
– Было бы нельзя – молчал.
– Ты многому научился.
Геомант только поморщился.
Монах вздохнул. Разговор не клеился.
– Если бы не ты, ничему бы я не научился, – Сергей нарушил повисшее молчание. – Я же помню, Алексей, как ты мне в СИЗО наизусть пересказывал ваши книги, про геомантию, про Великие Дома. А потом я тренировался, все равно делать больше нечего было.
– Тренировался?
Геомант дернул уголком рта.
– Иркутская зона – самое паршивое из мест, где я сидел, – нехотя проговорил он. – Когда авторитетный хмырь решает, что тебя надо прессануть, потому что рожа твоя ему не катит…
– Не надо так говорить.
– По-другому не умею. А хмыря я не убивал, только припугнул. Зато теперь ту зону считают проклятой.
– Будь осторожнее. Твой дар – большая редкость, Великие Дома дорого заплатили бы за тебя.
Виноградов не ответил. Он молчал оставшиеся десять минут; потом осторожно, морщась от боли в затекших ногах, отошел к стене и устало привалился к ней.
– Они ведь никак не могут проверить мои арканы, – тихо проговорил он. – Поэтому платили бы мне, а не за меня. За мое добровольное сотрудничество, – усмешка на миг искривила его губы. – Не волнуйся, Алексей. Великим Домам уже нечего мне предложить.
– Базарят, ты лепилу склеил из областной? И как эта бикса, центровая?
Сутулый длиннорукий отморозок Кича на воле работал на Чемберлена и считал себя поэтому слишком деловым.
– Отсохни, клоун. Не про твою честь конфетка.
– Ты как меня назвал?! Ты чего гонишь?! Да я…
Тебе всегда казалось, что эту крысу главный московский авторитет сдал сам – для собственного душевного спокойствия.
– Отсохни, сказал. Тебе не обломится.
– Еще глянем, кому первым…
От разговора хотелось вымыть рот с мылом.
– Кича, ты главное уясни: эту клумбу я под себя окучиваю. Влезешь наперед – под нары закатаю. Вместе с Бузой, твоей шестеркой. Ты меня знаешь. Доступно? Или для памяти на черепушке пропечатать?
– Казеру не понравится, что ты бучу поднимаешь, – осторожно заметил Лось, один из троих корешей, когда Кича, от злости потерявший дар речи, ушел к забору локалки.