И он очень кратко рассказал, что он делает в Валенции и почему.
– И когда ты показался мне непохожим на других охотников татуированного народа, – закончил он, – я подумал, а вдруг я услышу от тебя ответы на мои вопросы.
– Почему ты не задал их с самого начала? Ведь меня сразу потянуло к тебе, хоть я и не знал, отчего. И еще ты говорил на латинском языке, которого я не слыхал уже двенадцать лет. Поэтому я привел тебя в свое жилище, ты спал под моей крышей, был моим гостем. И все это время ты скрывал в сердце тайные мысли. Лучше бы ты задал свои вопросы вначале!
– Да, гораздо лучше, – подтвердил Марк. – Но я скрывал в своем сердце всего лишь догадку, и ничего больше! Да еще какую дикую, нелепую догадку! Если бы я открылся тебе сразу, а потом, слишком поздно, обнаружил, что ты и есть тот, кем кажешься, – не пришлось бы мне заплатить жизнью Ариману, духу зла?
– Что же ты хочешь знать? – хмуро спросил Гверн, помолчав.
– Что сталось с легионом моего отца? И где сейчас орел?
Гверн поглядел на свою руку, на голову огромного пса, снова улегшегося возле него, затем поднял глаза.
– Я могу ответить на первый вопрос, во всяком случае, отчасти, – сказал он. – Но история эта длинная, и сперва я подброшу хвороста в костер.
Он нагнулся вперед и бросил в угасающий огонь несколько веток терновника и клубок вереска. Движения его были неторопливы, даже замедленны, как будто он оттягивал рассказ. Пламя уже вспыхнуло с новой силой, а он все сидел на корточках и молча смотрел на огонь.
Сердце у Марка вдруг сильно забилось, он почувствовал дурноту.
– Ты не знал легиона своего отца, – начал, наконец, Гверн, – ты был тогда мал и все равно ничего бы не заметил, если бы и оказался там. Слишком мал. – Гверн перешел на латынь и, казалось, одновременно сбросил с себя все, что в нем было от варвара. – В Испанском легионе были заложены семена гибели задолго до того, как он отправился в последний поход на север. Они были посеяны шестьдесят лет назад, когда солдаты, выполняя приказ прокуратора, изгнали иценскую царицу. Ее звали Боудикка, – может, ты слыхал про нее? Как передают, она тогда прокляла их и весь легион за то, как они с ней поступили. И это было не очень справедливо, ведь они действовали по приказу прокуратора, проклясть надо было его. Но когда женщина считает, что ей причинили зло, она не будет разбираться, куда направить удар, главное – ударить побольнее. Я-то сам не очень верю в проклятья, во всяком случае, не верил раньше. А вот, поди ж ты, легион искрошили, когда поднялось восстание. Потом восстание подавили, царица приняла яд, и, может быть, ее смерть придала силу ее проклятью. Легион сформировали заново, он опять окреп, но прежним уже не стал. Может, переведи его в другую местность, легион был бы спасен. А так, когда легион год за годом, поколение за поколением стоит среди племен, которые считают его проклятым, ничего хорошего не выйдет. Мелкие неприятности раздуваются в крупные, вспышки болезней приписываются действию проклятья, а не болотным испарениям. А испанцы – народ легковерный. Все труднее стало находить рекрутов, и качество их год от года становилось хуже. Сперва ухудшение шло медленно, у меня служили солдаты моего возраста, они помнили Девятый легион, когда он был еще просто немного драчливым и разболтанным. Но потом все покатилось под уклон очень быстро, и когда я попал в легион центурионом, за два года до его гибели, – а вышел я из рядов Тридцатого, отличного легиона, – корка у испанцев была еще цельная, но сердцевина насквозь прогнила. – Гверн сплюнул в костер. – Сперва я пытался бороться с гнилью в моей центурии, а потом… потом борьба стала доставлять слишком много хлопот. Последний легат был человек жестокий, твердолобый, безо всякого понимания – хуже нельзя было и поставить во главе такого легиона. Вскоре после его прибытия император Траян убрал из Британии слишком много войск одновременно для вечных своих кампаний в других местах, а нас оставили удерживать границу. И сразу же мы почувствовали, что племена зашевелились вокруг нас, как перезрелый сыр. И тут Траян умер, и племена восстали. Весь север охватило восстанием. Едва мы подавили бригантов и иценов, как нас послали в Валенцию усмирять каледонцев.