Надежда покинула его. Он, промокший до нитки, бесцельно ходил по улицам. В голове его билась только одна мысль: «В списках спасенных нет». Висок, пульсируя, отбивал такт: «В спис-ках спасен-ных нет, в спи-сках… спа-сен… ных нет»…
Потом он почувствовал запахи гнилой рыбы и водорослей, выброшенных прибоем на берег, и осмотрелся. Он находился на окраине города, в рыбацком поселке.
В двенадцатом часу ночи он, наконец, добрел до гостиницы. Швейцар открыл дверь и, пропуская его, посторонился, укоризненно покачал головой, подумав, что Полковский сильно пьян. Андрей, не замечая ни укоризненных взглядов, ни дремлющих в кресле людей, оставшихся без номеров, прошел через вестибюль, поднялся по лестнице, открыл дверь, зажег свет, обеими руками снял фуражку и положил ее на стол, опрокинув при этом бутылку с вином. Вино с бульканьем вытекало, заливая торт, груши, икру, стол.
Полковский подошел к окну и припал лбом к холодному стеклу, по которому слезился дождь.
Улица была совсем темная, нигде ни души. В такую погоду на даче в Аркадии топили печь и Вера пекла пышки. Володя поедал их с потешной жадностью, а Петр Акимович улыбался и говорил:
— Замечательные, Вера Ивановна.
— Лучшая похвала — уничтожать их, — отвечал Володя, обжигаясь.
Иринка дула на румяную пышку и пальцем трогала: остыла ли. Витя держал пышку обеими руками, ел горячую, и у него выступали слезы. Дети долго не спали, им нравилась мамина возня. Потом Вера садилась за стол, пили чай, и Полковский начинал читать лоцию. Няня Даша бесшумно меняла стаканы, и от нее пахло сдобой и ванилью. Никто не замечал дождя. Иногда Вера спрашивала:
— Ты не устал, Андрюша?..
Полковский вдруг ощутил весь ужас случившегося и плюхнулся в кресло, ради Веры обтянутое простыней.
Больше Вера не подойдет к нему легкой походкой, стуча каблучками, и с беспокойством, заглядывая в глаза, не спросит: «Андрюша, что с тобой?» Никто не скажет с тревогой: «Андрюша, родной, ты, кажется, нездоров?» Он больше никогда не услышит ее голоса…
Нет, этого не может быть! Ведь стол, дом, улица — все на месте. Неужели Иринка больше не вздернет носик и, придумывая заказ, не скажет: «Папочка, привези феску — все скажут, что я турецкая»?
А Витя? Где он со своим «зверинцем»?.. Милая няня Даша…
Андрей задыхался. Он вскакивал с кресла. Метался по комнате, потом снова садился и сжимал горячую голову руками.
А Володя?.. Хороший, родной… Почему же он не уберег их? Он ведь любил их. Он всегда говорил — «Верочка», и Андрей чувствовал, что он любил ее как родной брат. Володя! Где же он сам?..