В голубой вазе стояли цветы. Пышный букет белых и алых роз наполнял каюту сладким и приторным ароматом. Андрей Полковский сменил воду в вазе, пролив несколько капель на стол, осмотрел лепестки: розы были свежи. Он осторожно окунул в них лицо и, опьяненный запахом, отпрянул, смеясь и потирая руки. Букет прекрасно сохранился, ни один лепесток не поблек.
Два дня назад перед отходом в обратный рейс он купил цветы в Батуми, хотя их можно было купить в любой час дня и ночи в родном городе Одессе. И теперь он берег их, чтобы привезти домой и подарить жене Вере.
Он ухаживал за цветами тайком, чтобы команда не знала, и стыдился, если кто из штурманов или матросов заставал его хлопочущим у голубой вазы. А команда уже заметила слабость своего капитана, знала, что из каждого рейса он привозил цветы жене, стеснялся этого; и моряки делали вид, будто ничего не замечали.
Полковский открыл иллюминатор и вдохнул свежий морской воздух.
От лунного света море казалось голубым. Рядом с бортом отражались огни парохода. Цветы, сияющие в небе звезды и тихое море помогали его воображению отчетливей рисовать одесскую квартиру, жену Веру, ее лицо, дочь Ирину и сына Витю. Он вспомнил близких друзей: Володю, Петра Акимовича, их вечные забавные ссоры, старого хитрого Мезенцева; дачу в Аркадии, на берегу моря, с единственным шелковичным деревом, пачкавшим белые костюмы. Потом он представил себе, как сядет в своей комнате за письменный стол и будет продолжать работу над составлением новой лоции Черного моря.
Он был так погружен в воспоминания, что не слышал, как кто-то, постучав, открыл дверь, не заметил, как ветер сдул со стола листки бумаги.
Первый штурман Пахальчук по пролитой на столе воде сразу догадался, что капитан возился с цветами, хитро подмигнул стене и, сразу став серьезным, кашлянул.
Полковский вздрогнул и оглянулся.
— Это вы, Пахальчук?
Первый штурман заметил выражение счастья, отражавшееся на лице Полковского и замялся: ему не хотелось сообщать дурную новость и огорчать капитана.
— Я слушаю, — сказал Полковский, понявший его замешательство, готовый в эту минуту обласкать Пахальчука, сказать ему, что он очень хороший штурман, хороший моряк и хороший человек.
Штурман кашлянул и путано стал рассказывать о том, что третий штурман Птаха не смог выйти на вахту. Полковский догадался, что штурман пьян.
— Пригласите его ко мне, — сказал Полковский, и лицо его омрачилось.
Пахальчук пристально взглянул на капитана, заметил перемену в выражении его лица и виновато поежился, будто это он доставил огорчение.
