Снова Полковский с трудом отвел взгляд от больших лучистых глаз девушки, и вдруг сердце его защемило. Вера, как живая, всплыла в памяти, потом дети, няня, Володя, Барс, гостиная на Преображенской…
Ольга, точно догадываясь, о чем думает Полковский, потупила глаза и молчала.
А Полковскому было грустно.
Потом приходил прощаться Мезенцев, еще кто-то из штаба.
Полковскому казалось странным, что Ольга принимает в нем такое участие. Но ему еще раз хотелось увидеть ее. Потом Андрей поймал себя на мысли об этой девушке, и вспомнил, что прошло лишь полтора месяца со дня смерти жены. И он содрогнулся от стыда и горести. Нет, думал он, Веру он никогда не забудет; она всегда будет его женой, его единственной возлюбленной. А Иринка, Витя… Их никто не заменит. Но эти мысли уже не вызывали в нем смятения. На душе — печальный покой.
На мостике первая вахта. Как и на «Аджарии», здесь тихо: сутулая спина капитана, его замкнутость не располагают к разговорам, шуткам, до которых моряки большие охотники.
Полковский постоял у компаса, искоса наблюдая за незнакомыми старшим штурманом и рулевым, и вспомнил Афанасьева, последний миг прощания с ним, неизгладимо врезавшийся в память. Что из себя представляет этот штурман, эта новая команда? Ему хотелось познакомиться с ней.
— После вахты проверим в трюмах крепления грузов, — сказал он.
Штурман сухо и официально ответил:
— Есть.
Полковский и штурман спустились в трюм и зажгли свет. Андрей вслед за штурманом шел между штабелями снарядных ящиков. Их здесь были тысячи. Тщательно осмотрев крепления, Андрей сказал:
— Надо поставить клинья, дополнительное крепление. Даже слабая зыбь все растрясет на этой тарелке.
— Жесткое крепление?
— Именно.
Закончив осмотр, они вымыли руки и вместе пошли в кают-компанию.
Полковскому хотелось быть вместе с моряками, слушать их голоса, даже смех; он уже не чуждался их и не искал скорбного одиночества. К нему возвращалось ощущение жизни.
В кают-компании Полковский первый занял свое капитанское место и, когда старший штурман попросил разрешения сесть, он почувствовал, как в груди шевельнулось что-то приятное, давно забытое. Полковский наблюдал за моряками, которые молчали из уважения к капитану. Андрей попробовал пошутить, чтобы вызвать их на откровенность, разговор, но шутка получилась вялая.
— У нас хорошая маскировка: туман, — сказал он, но не улыбнулся. Он не мог.
— Этот шип имеет нежный характер, — охотно подхватил второй штурман, одессит с типичным одесским акцентом.
Мало-помалу в разговор втянулись все обедающие и весело высмеивали пароход, на котором они совершали едва ли не самый ответственный рейс в своей жизни.