В общем, если говорить покороче, я вытурила сваху не сказав ни да, ни нет, и влетела в комнату, горя жаждой праведного мщения и откручивания ушей одному поганцу. Увы, за время нашей беседы мелкий успел смыться из дома через окошко под потолком. Ну, попадется он мне!!!
И вот что, простите, я теперь должна делать? Не выйду замуж — плохо, заелась, скажут, смотреть косо начнут, злословить. Выйду — тоже плохо. Не хочу я за Виртела. А еще с Бергенау свидание вечером назначено — и куда бедной ведьме податься?
Колокольчик над входом (надо оторвать нафиг!) звякнул, и в лавку вошли трое стражников — Андреас Браун, Ганс Рабе и десятник Вальтер Имбис. Все трое мрачные, важные, невооруженным взглядом видать, что при исполнении.
— Фрёкен Клархен, — произнес Имбис, — мне приказано препроводить вас к Его Преподобию, отцу Вертеру, папскому нунцию.
Ох, ядрена ж кочерыжка, откуда взялся нунций в Кирхенбурге? Неужто меня и в этом медвежьем углу отыскали?
Под конвоем меня, как преступницу, проводили через весь город. Объяснений стражники мне не давали, да я и не спрашивала — что с них взять? Народ подневольный, кого скажут, того и приведут, куда укажут, туда и оттащат.
Отец Вертер расположился в церкви Святого Мартина, где до того командовал преподобный Лебенау, наш городской священник. Собственно, отец Адриан был здесь же, в своем собственном кабинете, но сидел с краю стола, а не на своем обычном месте.
В кресле же Лебенау по хозяйски расположился человек, одетый как простой чернец. Широкоплечий, поджарый, морщинистый и седой, он напоминал не последнего звания военного в отставке, да, скорее всего, им и являлся. Вот только пустые, безжизненные, лишенные всего человеческого белесые глаза… Кисло это, видать, быть нунцием.
Между святыми отцами сидел, потел, и, по всему судя, сильно нервничал, наш славный пузатенький бургомистр, герр Радисфельд. А у окна (кто бы мог подумать, надо же), сложив руки на груди, вполоборота ко входу, стоял сэр Готфри.
Стражники закрыли за мной дверь, и я осталась наедине с четырьмя мужчинами, по меньшей мере двое из которых не питали ко мне приязни.
— Клархен Айнфах? — голос у отца Вертера был тихий, шелестящий, словно палая листва, — Подойдите ближе.
— Клархен Сантана, вдова Марко Сантана из Мантуи. — глаза у Лебенау и Радесфельда вылезли как у раков. — Могу я узнать, по какой причине я была доставлена к вам под стражей? Это арест?
— Это беседа. — прошелестел нунций. — Пока беседа. Присаживайтесь. — он указал мне на табурет перед столом.
Сэр Готфри изволил слегка повернуться ко мне, кивнуть в знак приветствия и (шайзе!) узнавания, после чего вновь занялся видом из окна.