— Он случайно не говорил, чью конфигурацию взял за основу? — подал голос Эли. К моей тревоге и удивлению, он выглядел чрезвычайно заинтересованным.
Я затряс головой.
— Что?
— Не Геделя, нет? — продолжал свои расспросы Эли. — Кэтрин Керр? А может, Торна?
— Ну уж не Торна, — убежденно возразил Иона. — Даже Малкольму не по силам создать пространственно-временной туннель — в лаборатории…
— Эли? Иона? — Я слегка встревожился и дал это понять. — Если будете ему потакать, вы сделаете только хуже. Это — фантазия, потенциально опасная фантазия, основанная на множестве старых и новых психологических травм…
— Ты это знаешь точно? — Интонация была как у Малкольма, но голос принадлежал Ларисе. Она сидела рядом со мной, но смотрела в сторону; на лице ее была глубокая озабоченность. Она, казалось, с первой секунды моего выступления знала, что вскоре кризис наступит и для нее.
— Если это так, Гидеон, — вмешался Жюльен, — тогда вам известно больше, чем многим блестящим исследователям, что изучают этот предмет уже на протяжении нескольких поколений.
— Слушайте, я же читал Эйнштейна и Хокинга, — запротестовал я. Затем добавил в некотором смущении: — Ну, как бы то ни было, я читал Эйнштейна. Но я читал и о Хокинге. Они оба считают, что парадоксы, неотъемлемо присущие самой идее путешествий по времени, отменяют ее физическую возможность.
— Они отменяют лишь один из ее типов, — возразил Эли. Затем произнес те же слова, что и Малкольм: — Закрытый временной туннель. Но существуют и другие способы перемещения во времени, пусть они не слишком привлекательны…
— Полагаю, — твердо произнес полковник Слейтон, — что это не лучший момент для научной дискуссии о путешествиях по времени. — Он сурово посмотрел на меня. — Гидеон, я сожалею о том, что мне приходится говорить вам это, но все выглядит так, будто у вас есть некие личные причины для того, чтобы подвергать сомнению здравомыслие Малкольма. Уверен, вы сознаете это — и сознаете то, что мы это сознаем.
Жюльен, Эли и Иона отвели глаза, явно чувствуя себя неловко. Лариса же, напротив, придвинулась ближе.
— Ваше суждение несколько неожиданно, не так ли, полковник? — сказала она. — Гидеон не сделал ничего, что послужило бы основанием для подозрений или для неуважения.
— Гидеон прекрасно осведомлен о моем к нему уважении, Лариса, — ответил Слейтон. — Но он знает и о том, что я должен был задать этот вопрос.
Я кивнул Ларисе, подтвердив справедливость слов полковника и одновременно пытаясь безмолвно поблагодарить ее за заступничество.
— Я понимаю, полковник, — сказал я. — Но, поверьте, никакие личные интересы не заставили бы меня пойти на подобное искажение фактов, и даже не в силу этических соображений. Я считаю Малкольма своим другом. Не что иное, как дружба, побуждает меня сейчас предостерегать вас. Больше ничего я сделать не могу. Я сообщил ему, что не могу больше принимать участие в этой затее, и после довольно напряженного момента он согласился с тем, что я должен оставить группу. Так что случая разрешить вопрос о его психическом здоровье у меня больше не будет. Но я должен сообщать вам, что, по моему мнению, этим следует заняться, и заняться серьезно.