Еще день назад он так бы и сделал, и они послушались бы его, пошли за ним, как овечки, как живой щит. Это было бы грубо, но сработало бы наверняка. Еще были сильны в памяти этих двоих то, как он дрался, он был для них героем — и этим можно было попользоваться, но чем скорее, тем лучше, ибо воспоминания уходят, и уже скоро все забудется, а может, и перевернется с ног на голову — заклеймят как предателя, да подвесят вниз головой.
Но теперь невдалеке лежал в могиле Леон, и он не мог так с ними поступить. Не мог.
— Ладно, — сказал он. — Я иду в Ахангаран, как я уже говорил, у меня там небольшое дельце. Кто захочет присоединиться, милости просим. Только пусть соглашается сразу. Потом никого не приму.
— Я ПОЙДУ, — сказал конь по команде Антона, переданной по внутреннему коммуникатору, честность честностью, но надо было создать прецедент.
Но его благородный порыв не оценили.
— Скотина голоса не имеет! Пойдешь, как миленькая куда скажут! — огрызнулся Волобуев.
— Кто скотина? — возмутился Иван, и Антона едва не прокололся, заорав вместе с ним.
— Как хотите, — нарочито равнодушно пожал он плечами. — Можете возвращаться, но предупреждаю, там может быть засада.
Силач переглянулся с Куцым. Чувствовалось, что они не пойдут. Назло ему.
Пропадут, попадут клоунам на завтрак, но не пойдут.
Спецназовец нарочито медленно сел в седло.
— Да кто ж так стремя выворачивает? — Волобуев подошел помогать.
Антон смотрел на его огромные мужицкие руки, ладно прилаживающую амуницию, и стальное сердце его сжалось, когда он представил эти ловкие работящие руки мертвыми и холодными.
— Может, пойдете? — сделал он последнюю попытку их уговорить. — Пропадете же порознь, мужики.
Они лишь упрямо качали головами. Антон сокрушенно подумал, что кулаками у него всегда получалось гораздо лучше, чем убеждением.
Неожиданную помощь он получил от Ивана. Хотя почему неожиданную. У него оперативная память почти в два раза мощнее. Иван повернул голову и уставил на Куцего свой фирменный немигающий взгляд.
— Пропадешь. А тебе пропадать нельзя, ты теперь единственный из семьи остался.
Нельзя, чтобы на тебе род кончился. Тебя твой зарубленный папаша на тот свет не пустит, так и будешь тенью по Перегону век вековать.
— А что я? — Смутился тот, да и не только он, Антону тоже сделалось не по себе, задета была свежая рана парня, он и так себе места не находил. — Да я завсегда. Я с вами пойду!
Он перешел на их сторону, с другой остался Волобуев в единственном числе. Этот не пойдет точно, решил Антон. А жаль.
— Пошли, — позвал Куцый.
— Не пойду, — замотал тот головой.