— Уговорил. Здесь и сейчас, — заявил я.
— Пошло дело! — обрадовался он и вскочил. — Посиди, я сейчас. Точно выпить не хочешь? У меня самогонка легонька, как утренний воздух. Глотаешь и не чувствуешь. А?
— Карту давай, Коммунист.
Он вышел в дверь, ведущую, видимо, во внутренние комнаты. Кстати, и на второй этаж тоже; при входе и в сенях лестницы наверх я не увидел.
Глухоты и даже предрасположенности к ней у меня никогда не наблюдалось, так что я вполне обоснованно предполагал, что по звуку его шагов сумею определить направление его движения, но ничего подобного. Здесь, в комнате, я слышал его шаги, даже легкий скрип половиц, а едва он закрыл за собой дверь — все. Тишина. Как в бункере, если не считать доносящегося из-за стены плача ребенка и чьего-то приглушенного голоса, что-то говорившего нараспев. Возможно, это колыбельная, не знаю. Наверное, я никогда не слышал колыбельных песен.
У меня появилась возможность оглядеться.
Ну, мебель ничего интересного не представляла, хотя здоровенный буфет со стеклянными дверцами заслуживал внимания. По-хорошему от такого не отказался бы небольшой музей местного значения. Скажем, районного. Несколько грубоват, если на мой городской, весьма усредненный вкус, здорово пришибленный лакированными поверхностями сугубо прямоугольных форм, но, учитывая, что и в музеях мне приходилось бывать, то, наверное, я могу определить это как городской ампир сталинского периода. Патефон… Патефон! Рядом старая радиола «Эстония». У них тут чего, у каждого музей? У одного оружие, у другого… Другому тоже хочется оружия. Только действующего. Похоже, что я попал в логово оппозиции существующей власти. А что? Противостояние есть основа демократии. Глядишь, так я стану катализатором прогресса. Хотя, вообще-то, мои должностные инструкции и правила запрещают мне участие в политических партиях и движениях.
В углу, который, наверное, можно назвать красным, наличествовал портрет Брежнева. Со всеми регалиями. От плеча до пупа. Здорово загаженный мухами, но от этого он не стал менее узнаваемым. В данном варианте это было вместо благородной патины или кракелюров, которых, ясное дело, на атласной бумаге не бывает. Под ним швейная машинка на чугунной станине с литым логотипом «Zinger». Ну дает Коммунист!
Пока хозяин отсутствовал, я включил обе камеры. Заняло это у меня секунду.
Он явился как дух по вызову медиума. Тихо. Только что не было, и вдруг открылась дверь, в проеме которой оказался Степа со студенческим тубусом в руке.
— Я готов. Кажи товар.
За это время мои глаза привыкли к полумраку, поэтому я разглядел за его спиной чью-то физиономию не самого, прямо скажу, приятного свойства.