Вернувшись через несколько минут, она нашла Леони сидящей на краешке кровати, уставившись на тлеющий кончик сигареты. Так, словно их разговор не прерывался ни на миг, Леони перешла в защиту:
— И где вы, по-вашему, окажетесь, если я буду все отрицать?
— Не думаю, что вы станете отрицать, что серьги ваши, хотя бы передо мной! Вы могли бы заявить, что как-то довольно давно ехали с мистером Кертисом в его машине и после этого обнаружили пропажу сережки или даже не обнаружили ее сразу, но тогда почему вы не сообщили это полицейским, когда у вас был шанс? То, что одна из них оказалась в машине, а другая — здесь, само по себе не имеет значения. Важно лишь то, что вы утверждали, будто не видели их ни разу, разве не понятно?
— А вы подумали, что я не стала бы держать у себя вторую сережку, если бы мне было что скрывать?
Теперь Мери почувствовала, что могла бы даже сжалиться над загнанной в угол Леони, если бы жестокость, которую та проявляла к Нелли, не казалась ей столь омерзительной. Поэтому она продолжала:
— Вы не ждали, что вопрос об этих серьгах всплывет еще хотя бы однажды. И мне кажется, вы чувствовали себя в полной безопасности, потому что знали: никто не видел эту пару на вас. Догадываюсь, что они даже не принадлежали вам до той ночи, когда мистер Кертис… погиб.
Этот выстрел был сделан наугад, и Мери с трудом поверила бы, что облекла свои мысли в слова, если бы не реакция Леони на них. Если о лице можно сказать «осунулось», а о теле — «съежилось», то именно так реагировала Леони, и все же она нашла в себе силы бросить еще один вызов:
— Если вам все известно, тогда что вам от меня нужно? Каких еще признаний?
— Я хочу услышать правду о той ночи. Потому что вы и были той пассажиркой, которую так и не удалось найти, верно? — сказала Мери, теперь абсолютно уверенная в своей правоте.
Леони, сгорбившаяся над сигаретой, ответила не сразу. Но когда она заговорила…
— Да, прости Господи, я была там. Рики пил за рулем, а он всякий раз, как напьется, вел машину словно дорога — его собственная. Когда мы выезжали вместе, мы никогда не заглядывали в лесные гостиницы или куда-то, где нас могли бы узнать. Но в машине у него всегда была припрятана фляжка. Мы встали на обочине недалеко отсюда, чтобы пожелать друг другу доброй ночи, и, перед тем как тронуться с места, Рики включил на минутку свет в салоне — чтобы я могла привести в порядок лицо. И, пока горел свет, мимо проехала машина. Я помню, у нее были английские номера. Но водитель так и не дал показания — значит, мог и не запомнить, что видел нас там. В любом случае… едва мы двинулись дальше, в Рики словно бес вселился. Я упрашивала его перестать и пустить за руль меня, и тогда…