— Электроректоскопия.
— Это что? — спросила Тоня.
— Это когда в задницу вставляют трубку, зажигают лампочку и смотрят.
— В задницу?
— А куда ж еще? — спросил я.
— Это как называется?
— Электроректоскопия.
— Учиться тебе надо, Тоня, — недовольно сказал Ефим Палихмахтер, ученый человек.
— А зачем? — спросила Тоня, высовывая из платья что-то свое. — Правду жизни я знаю.
— Ролей давать не будут, — засмеялся Ефим Палихмахтер. — Роли дают тем, у кого диплом. Так или не так?
— Чаще всего так.
— Это я понимаю, — сказала Тоня. — «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек».
Ефим Палихмахтер не сказал ни да, ни нет, но было видно, что он считает, что «да». И хотел приобрести бумажку. Без бумажки он чувствовал себя неуютно. Без бумажки надо было доказывать, что ты умник, а бумажка сама это утверждала. С ней хлопот никаких. До наших совместных чтений Ефим Палихмахтер провел с Тоней нужную ему подготовку. Он ей объяснил, что я автор. Роли автор дать не может, но забодать Тонино назначение на роль автор может.
— Не понравишься ты ему — и все. Надо понравиться. Играть ты не умеешь. Правду жизни только начала изучать.
— Кто? Я? — спросила Тоня. — Сам ты…
И Ефим Палихмахтер почему-то не стал спрашивать ее, кто он сам. Но Тоня поняла, что она должна мне понравиться: роль дать не может, но забодать может. На хрена ей это?
А Ефиму Палихмахтеру уже представлялся парижский аукцион. Даже дух захватывало.
— Учиться надо, — твердо сказал Ефим Палихмахтер. — Вот ты прочла второе действие, а ни черта в нем не поняла.
— Кто? Я? — спросила Тоня.
— Не поняла социальный заряд.
— Ты же не объяснил, а обещал, — сказала Тоня.
— А подтекст? — не поддался Ефим Палихмахтер. — А подтекст?
— А это что? — спросила Тоня.
— О!!! — обрадовался Ефим Палихмахтер. — Подтекст в нашем деле — самая важная вещь. Вот ты читаешь сценарий, один другого спрашивает: «Который час?» — это текст. А подтекст может означать что угодно. К примеру: «Жизнь прошла мимо». Или: «И моя жизнь в искусстве — тоже». Подтекст — великая вещь.
— Это когда врут, что ли? — спросила Тоня.
— Верно, — сказал я, — в моей пьесе никакого подтекста нет, а есть текст. Что сказано, то и есть.
— Ну как же? — возразил Ефим Палихмахтер. — Подтекст. Подсознательное. Может быть, вы скажете, что и подсознательного нет?
— Подсознательное — это другое, — сказал я. — Тоня, опустите юбку. Вот так. Вот вы припомните, Тоня, — продолжал я настырно. — Разве у вас не бывало, что вы говорите что-нибудь неожиданное? Чего сами не ожидали? Хотели сказать одно, а сказалось совсем другое. Значит, в вас скопилось что-то, что до сознания еще не дошло. А неожиданно спроси — оно и вылезает, и вы ляпнули.