И он поспешно удалился, прежде чем Сьюзен напомнила бы, что следующая выездная сессия будет только в апреле — почти через полгода.
А когда наконец явился главный судья со своим законником, Сьюзен чуть не арестовали за то, что она повысила на них голос. Они задали множество вопросов, но, судя по всему, считали, что миссис Баттеруорт сама во всем виновата, потому что держала кабак, в котором творились бесчинства. А законник вообще был на стороне пуритан.
— Мы должны установить, до какой степени нападение было спровоцировано, — заявил он.
Именно тогда Сьюзен повысила голос и так раскричалась, что главный судья пригрозил ей колодками и хорошей поркой. Их претензии рассматриваются, сказал он, хотя они ни в коей мере этого не заслуживают, учитывая репутацию их заведения. А между тем, добавил законник, они не должны ничего предпринимать. Пусть они занимаются своим делом и не нарываются на неприятности. И им следует посещать церковь.
— Церковь? — повторила Сьюзен. — Где проповедует этот сумасшедший?
— Если вы не будете туда ходить, то лишь подольете масла в огонь.
Сьюзен тяжело задышала, но главный судья не дал ей заговорить:
— Довольно. Наше дело закончено. Я сожалею о том, что случилось, и желаю вашей хозяйке скорейшего выздоровления. Но ее вызывали на несколько заседаний суда присяжных в Корт Лит. Не очень-то она старается блюсти закон.
Лицо Сьюзен вспыхнуло, но когда она наконец заговорила, голос у нее был тихий и ровный.
— Означает ли это, что мы не можем открыть трактир? — спросила она.
Впервые за все время главный судья почувствовал себя неловко.
— Будет лучше оставить все как есть, — ответил он, — пока не поправится ваша хозяйка. Все должно уладиться после Рождества.
Сьюзен утратила дар речи. После Рождества!
— Вы можете нас проводить, — сказал законник.
Сьюзен не оставалось ничего иного, как присесть в реверансе и проводить их до дверей. Когда она вернулась на кухню, то тяжело опустилась на стул и с минуту посидела у стола, сгорбившись в отчаянии.
— Ну что же, все ясно, — констатировала она. — Мы можем начинать распродавать имущество.
На следующий день Мари сказала Саймону, что они идут в церковь.
— Зачем? — спросил он, недоумевая.
Разве сегодня воскресенье? Но он же не слышал колокольного звона. Мать велела ему не задавать вопросов и одеваться.
Время близилось к вечеру, и на красноватом небе уже летали скворцы. Когда мать с сыном приблизились к церкви, Саймон услышал, как поет хор. Когда пение прекратилось, они тихонько вошли и проскользнули к скамье.
Регент стоял у кафедры, что-то объясняя мальчикам, потом взмахнул рукой.