Они свернули под бесшумно поднявшиеся тяжелые ворота. Машина прошуршала по гравийной липовой аллее к бронзовым скульптурам у подъезда. Навстречу бесшумно и стремительно, чем славился российский сервис, вылетел слуга-татарин, открывая дверцы «путятина» для барина и его гостьи.
Мухин ревниво следил за пальцами Мустафы и довольно улыбнулся — восторгу сдержанного вышколенного мусульманина не было границ. Он даже позволил себе закатить глаза, пряча лицо. Вслед за слугой из дверей, извиваясь и свистя в воздухе плетью хвоста, вылетел черный паукообразный дог, последнее достижение российских генетиков-кинологов. Пес кинулся к Марине, лизнул ей руку, и только потом бросился к ногам хозяина — джентльмен во всех поколениях.
В застекленной конюшне радостно заржала лошадь, звеня поводом. Все это замыкал за дальними массивными заснеженными елями небольшого поместья серебристый стабилизатор личной сверхзвуковой авиетки для деловых поездок по всему миру.
«Позвольте предложить вам руку,» — неожиданно для себя произнес Мухин, протягивая Марине ладонь, хотя это полагалось делать молча.
«И сердце? — еще более неожиданно для себя выдала Марина бушующие в сознании безумные мечты. — Простите, ради Бога, — спохватилась она. — Я больше не буду шутить так глупо.»
«И сердце, и все, чем я владею! — вдруг горячо и торжественно произнес Мухин официальную формулу брачного предложения и привлек девушку к себе. — Вы угадали…»
«Не надо и вам шутить так глупо… — задыхаясь после ответного поцелуя произнесла она. — Так, на улице, брачные предложения не делаются, князь… Тем более незнакомым коммунисткам-психопаткам. Вы рискуете — а что, если она согласна?.. Больная же, не ведает, что творит…»
Мухин обалдел: она что, тоже читает мысли? Этого не хватало! ТАКОЙ монополии он никому уступать не собирался.
«Ладно, будем считать, что мы оба проговорились, — улыбнулся он и взял ее под руку. — Хотя, — добавил он поспешно, — я и не собирался шутить, Марина.»
«Я тоже… Андрей,» — еще быстрее сказала она и сама потянулась губами к его лицу.»
Они оба забыли и о мечущимся вокруг доге и о скромно исчезнувшем татарине, слившись в одном желании не расставаться больше ни на миг и ни на дюйм…
1.
Сенатор Матвеев напряженно вглядывался в почти готовый протрет своей неповторимой персоны. Лейканд в своем неизменном полтораста лет рабочем наряде переводил неприятно прищуренный глаз с оригинала на копию и улыбался половиной рта. Именно в таком кривом виде изображали коллеги не без ехидства самого Вячеслава Абрамовича.
В просторной студии было тихо. От стен, с потолка, даже откуда-то из-под пола лился мягкий свет. За невидимой стеклянной стеной-окном, словно наметенный на паркет, лежал нетронутый бело-голубой пушистый снег, в котором тонули ели со снежными шапками на каждой просторной лапе. Сенатор окаменело сидел в кресле напротив картины.