Проблема решается спонтанно. Я вбегаю в зал и вижу, что былинщик уже стоит на сцене и несет малограмотный текст про исконно-посконное-избяное-нутряное русское искусство, а рекрутированная им из первого ряда трогательная специалистка по садовым ландшафтам из Швеции Анна-Луиза смущенно переводит все это на немецкий. Пока я пытаюсь что-то сообразить, он уже поет про Куликово поле, дренькая по гуслям, вежливо застывшим фричикам. Сейчас он допоет, и мне объявлять следующий номер, я бросаюсь к капелле Судакова и вижу, что она тает на моих глазах. Кто-то из конкурентов передал им от моего имени, что автобусы никогда не приедут, а посему выступление отменено, и те, которые потемпераментней, уже рванули по домам, а те, которые пофлегматичней, еще переодеваются. Я мрачно объявляю спектакль студенческого театра, понимаю, что концерт накрылся, потому что после двухчасового мюзикла только идиот выйдет на сцену, и иду в фойе за утешениями друзей.
– Послушай, – говорит Лена. – Что ты переживаешь? Они же все равно ни хрена не понимают.
Тут вбегает возбужденный Урс.
– Гут! – кричит он.
– Что «гут»? – бешусь я.
– Все хорошо! Концерт отличный, но скажи мне главное – я должен выходить в галстуке или без галстука?
– Мне все равно, – отвечаю я, – хоть голый.
– Нет! Это очень важно. Это самое важное для меня сегодня. Как ты решишь, так и будет, ведь ты ведешь концерт! Ведь этим можно испортить все!
– Что можно испортить? Если твои ослы из «Лерне Идее» до сих пор не привезли зрителей? Я не понимаю, как с такой организованностью вы могли дойти во время войны до Москвы?
– Мы дошли, но мы вернулись обратно. Еще не известно, вернемся ли мы обратно из Монголии. У «Лерне Идее» ничего не получается с обратными билетами. Так в галстуке или без галстука?
– В галстуке! – Я же вижу, что ему хочется в галстуке, но необходима санкция сверху. И он вынимает из кармана нечто лягушачьего цвета, важно обвязывает вокруг шеи и убегает вприпрыжку.
Потом появляется танцовщица Эрнандес, с порога говорит слово «утюг», а времени половина двенадцатого, а спектакль в самом разгаре, и их не унять и не сократить, и нельзя не дать спеть Агафонову: он с шести с ребенком дежурит.
– Дорогая, – говорю я Эрнандес, – не хотела ли бы ты получить вместо утюга указанные в ведомости концерта доллары и за это немедленно свалить домой к детям, не танцуя?
– Охотно, – отвечает Эрнандес. – Я была несправедлива к антропософам, это движение действительно таит в себе чудеса.
Когда концерт кончается, на наших смотреть страшно, они с утра бегали в деловом исступлении, а фричики двое суток мариновались в поезде, у них гиподинамия и самое начало разгула.