– О, Джина, неужели мы тебя дождались?
Голос отца прозвучал из комнаты иронично и прохладно, но в то же время было в нем что-то такое, что напоминало о вопрошающем гласе неведомого Существа, который слышался ветхозаветным героям. По крайней мере, так показалось Джине.
Вот что значит образ Отца. Тем более – усталого и в не слишком трезвом сознании, которое все слабее сопротивляется бессознательному…
– Привет, мам! Извини, я, кажется, опоздала…
– Привет, моя милая. Ты замерзла?
Поцелуй в щеку. Ласковый запах тепла, маминых волос, слабых духов и выпечки.
Как в детстве.
– О боже! Джина! – Миссис Конрад всплеснула руками. – Ты куришь?! От тебя пахнет сигаретами и алкоголем!
– Мама, успокойся, я долго сидела в прокуренном… помещении.
Дом – это удивительное место. Кажется, что в нем время течет совсем иначе. Вот и сейчас Джине на мгновение показалось, что никакой она не менеджер художественной галереи, и не идет речь о том, что она уже давно переступила порог совершеннолетия, что ведет самостоятельную жизнь, – показалось, что она всего-навсего пятнадцатилетняя школьница, вернувшаяся домой с опозданием на полчаса.
И слово «бар» как-то само собой заменилось на нейтральное «помещение». Инстинкт самосохранения сработал мгновенно.
– Ах, куда только смотрит Виктор! Только не говори, что он на все закрывает глаза!
– Мам, ну неужели ты думаешь, что меня до сих пор нужно контролировать, и тем более – что это входит в обязанности Виктора? – Джина начала заводиться.
– Кстати, где он?
Разговор стремительно менял направление.
Надо же, заметила! – мысленно съязвила Джина.
– Он не смог прийти, очень извинялся, но перенести встречу никак не удавалось… Он просил тебя поцеловать. Вот так. – Еще один теплый поцелуй, в другую щеку.
– Ну ладно, ладно. Только передай ему: я обижена. И так просто он от меня не откупится. – Миссис Конрад была расстроенна и растроганна одновременно. – Пойдем скорее к столу. Все ждут.
В столовой было тепло. В нагретом воздухе плавал запах жареного мяса и яблочного пирога. Пахло домашним уютом. Сверху лился мягкий желтый свет, и легкий абажур покачивался, видимо за минуту до того задетый шалуньей Энн. От этого по стенам двигались яркие ромбики и примитивные человеческие фигурки в африканском стиле.
– Па, привет! Энни, Майк, сто лет не виделись…
– Да уж… – Энн показала старшей сестре язык. Она была младше Джины всего на год и всегда с ней соперничала: за внимание родителей, за взгляды мальчишек; в учебе, в длине юбок, глубине вырезов, яркости макияжа, теперь – в успешности… При этом сестры обожали друг друга, и в голосе Энн, косвенно упрекнувшей Джину в том, что дома называлось «наплевательское отношение к семье», звучала искренняя обида: еще бы, у нее столько новостей, а самой близкой подруге все недосуг поболтать.