– Ну вот как с тобой можно иметь отношения, если ты потом пишешь про всех своих мужиков?
Как будто остальные писательницы писали про чужих.
Веня был патологически необразованный, хотя трындел про два вуза и одну диссертацию. Очень цитирующий, хотя мало что прочитавший. Очень сексуально неблагополучный, хотя процентов восемьдесят времени пытался свести любую тему на сексуальную. Очень одинокий, хотя постоянно тусующийся. Очень безвкусный, пафосный, показушный… но вполне трогательный во всем этом наборе. Главной трагедией Вениной жизни было то, что к моменту начала мужского климакса он не знал, кто он. И совершенно не понимал, как честно об этом сказать другим и себе. Короче, типичный «новый русский»…
В мою жизнь Веня впился ртом рыбы-присоски и начал пускать корни во всех ее сегментах, особенно в социально ценных. Меня это особенно не напрягало, мало ли какие у людей комплексы. Внешний антураж Вениной жизни состоял из тоскливых бездельных будней, проводимых в трехэтажном доме в Серебряном Бору и офисе придуманного им учреждения. Дом, судя по Вениным способностям к любому виду трудовой деятельности, давал понять, что в один прекрасный день Веня что-то удачно своровал. Ответить на прямые вопросы по поводу существования дома он не мог никогда. С другой стороны, вокруг стояли дома, владельцы которых своровали значительно больше, и это помещало Веню в трудную позицию. Гостям победнее он говорил: «Вокруг одно ворье!» Гостям побогаче: «В нашем кругу принято…»
Внутри дом был апофеозом архитектурной тупости и дизайнерской безвкусицы – как говорят англичане: «твой дом – это ты»; но стоял на берегу реки в маленьком закрытом поселке недалеко от центра Москвы. Пятнадцать минут без пробок, и можно было вдыхать речной воздух, смотреть на пришвартованные яхты жителей поселка или внутрь пылающего камина. Как большинство «новых русских», Веня страдал в доме от одиночества и невостребованности и через день сложносочиненно заманивал к себе в гости всех, кто заманивался. Хозяин он был радушный, внимательный, щедрый, заботливый… если бы еще не говорил так много… а главное, не пел под гитару. Как многие люди, обожающие выступать, Веня не мог посмотреть на себя критически. Да и просто не понимал, что для того, чтобы петь под гитару, надо иметь хоть искру таланта. Как, впрочем, и для того, чтобы сочинять тексты и музыку для этого самого пения.
Внутри дома все было временно, наспех, нелюбовно и нелогично. Одноразовая посуда была размешана остатками сервизов из прошлых жизней, бумажность скатертей и пластмассовость столов и стульев еще как-то могли оправдываться летом, но зимой-то он тоже жил с ними в мире и согласии. В «детской» с потолком, полным обойного звездного неба, стояли Венины модели яхт и кораблей, словно он тайно прятался туда доиграть в то, во что не дали доиграть в детстве. Там даже стояло какое-то количество книг, то ли подаренных, то ли купленных для интерьера, но вусмерть непрочитанных. Собственно, из всего наполнения дома Веня дружил только с баром и телевизором. И они отвечали ему взаимностью.