– В тебе есть крупицы гениальности величиной с клопов, – небрежно оценила Петракова.
Называется похвалила. Почему с клопов? Надо обязательно обидеть. Сочетать несочетаемое: восхищение и презрение.
Олег не ответил. Снял маску.
– Поехали ко мне, – между прочим, позвала Петракова.
– Зачем? – холодно спросил Олег.
– Угадай с трех раз.
Он молчал. Стягивал перчатки. Она смотрела на его руки.
– Как мы… – вспомнила она и сморщилась, будто от ожога. Ее жгли воспоминания.
Олег испугался, что она назовет вещи своими именами. Но она не назвала.
– С крупицами гениальности? – насмешливо подсказал Олег.
– Ты весь гениальный. От начала до конца. Ты себе цены не знаешь, да тебе и нет цены. Твоя мать – счастливая женщина. Хорошего сына вырастила. Я бы мечтала, чтобы у меня был такой…
Немецкий философ считал, что женщины бывают двух видов: матери и проститутки. Это совершенно разные психологические структуры с разным набором ценностей. Петракова каким-то образом смешивала в себе одно с другим. Вернее, одну с другой. И Олега тоже видела в двух ипостасях: и сыном, и любовником.
– Пойдем ко мне в кабинет, – позвала Петракова.
– Нет-нет… – торопливо отказался Олег.
– Боишься?
– Чего мне бояться?
– А если не боишься, пошли, – подловила она.
Пришлось идти за ней в кабинет.
В кабинете она достала из холодильника бутылку виски. Стаканы. Разлила.
– За Мишу и Сашу.
Так звали близнецов.
Олег почувствовал, как устал. Четыре часа на ногах. Высочайшее нервное напряжение. Он гудел, как высоковольтный столб.
Выпил. Послушал себя. Напряжение не проходило.
Петракова села рядом. Хорошо, что не на колени.
– Поедем ко мне, – спокойно позвала она.
– Я не поеду. – Олег твердо посмотрел ей в лицо. – Не надо.
– Почему? – Она сняла очки, обнажая большие удивленные глаза. – Тебе же не надо на мне жениться. Я замужем. Тебе не надо тратить на меня время. Я занятой человек. Не надо тратить деньги. Они у меня есть.
– Что же остается? – спросил Олег.
– Ну… немножко тела. Немножко души. Чуть-чуть…
– Я так не могу. Немножко тут, немножко там… Смотреть на часы, торопиться, врать. Ты же первая меня возненавидишь. И я себя возненавижу.
– Хочешь, я брошу мужа?
Олег внимательно посмотрел в ее глаза. Там стояло детское бесстрашие. С этим же детским бесстрашием он прыгал на спор с крыши сарая.
– Нет. Не хочу, – ответил Олег. – Я не могу изменить свою жизнь.
– ПОЧЕМУ?
В ее вопросе было непонимание до самого дна. Им так хорошо вместе: общее дело, полноценная страсть. Как можно этого не хотеть?
– Моя жена больна. Она парализована.
– Но ты-то не парализован. Ты что, собираешься теперь на бантик завязать?