Лили была немного бледнее обыкновенного, но какого-либо смущения на лице ее заметно не было: и глаза, и губы улыбались привычной кокетливой улыбкой. Рогожин почтительно поцеловал ей руку и предложил осмотреть квартиру.
— Я был бы весьма польщен, если бы вы остались довольны обстановкой и одобрили мой вкус! — галантно произнес он.
Лили внимательно, но равнодушно осмотрела свое новое жилище, и только едва заметно вспыхнула при виде золоченой двуспальной кровати, стоявшей посреди спальни словно гимнастический снаряд или главный аксессуар гарема.
— Ну что же, Лили? — нетерпеливо спросил Рогожин.
— Я довольна, — тихо ответила та и поспешно вышла из спальни в столовую.
Берта скрылась в кухне.
Лили села к отворенному окну и с молчаливой улыбкой указала Рогожину на место возле себя. Павел Ильич пододвинул к окну стул и сел, закинув ногу на ногу. Несмотря на желание выглядеть непринужденным, он производил впечатление крайне взволнованного человека.
— Откуда вы взяли эту горничную? — как будто рассеянно поинтересовалась Лили. На самом деле она по оценивающему взгляду прищуренных глаз женщины поняла, что та приставлена шпионить за ней.
— По рекомендации бюро для найма прислуги, — ответил Рогожин.
— Как ее зовут?
— Бертой.
— Она не русская?
— Берта — немка.
— Но она безукоризненно говорит по-русски?
— Да, она уже давно живет в России.
— Откуда вы знаете?
— Из ее аттестатов.
Лили замолчала. Немка не понравилась ей с первого взгляда. Тем не менее Лили не дала этого понять Рогожину ни намеком, ни взглядом.
Она приветливо и спокойно смотрела ему в глаза и, затаив в груди странное беспокойное чувство, вспоминала о Далецком и сравнивала его с Рогожи-ным. Да, миллионщик, безусловно, внешне по всем статьям проигрывал звезде сцены, но главное, что Лили уже ощущала какую-то странную связь с еще совсем недавно ненавистным ей любовником. Взяв ее физически, Далецкий подчинил ее и духовно. Это чувство, в котором были еще неисчезнувшие следы стыда, позора и боли, крепкими, неразрывными узами связывало Лили с Далецким. И освободиться от этих уз казалось уже невозможным.
Быть может, Лили особым чутьем, свойственным одной только женщине, уже предвидела, что стыд, позор и боль, которые она испытала, когда в безрассудном порыве отдалась Далецкому, возродили в ней новую, неизвестную ей жизнь. И эта жизнь через некоторое время принесет опять и стыд, и позор, и боль, но вместе с тем еще более властно и неразрывно соединит и свяжет ее с Далецким.
Мысли обо всем этом роем кружились в голове Лили, и кровь горячей волной разливалась по ее груди и обжигала сердце. Но лицо девушки оставалось приветливым и спокойным, и она, думая о своем, продолжала кокетливо строить глазки купившему ее, словно породистую лошадь или борзую, Рогожину.