Но, увы! Это чувство уже вспыхнуло в сердце Ольги Алексеевны. Особым чутьем, присущим страдающей женщине, обманутой любимым человеком, Ольга Алексеевна угадала в Лили счастливую соперницу и поняла, что происходит у нее в душе. С едва скрываемой ненавистью она разглядывала красотку, и сердце ее сжималось от осознания того факта, что внешне она, конечно же, проигрывает молоденькой кокотке.
— Вы знаете, кто я?! — с вызовом спросила госпожа Далецкая.
— Да! — в искреннем порыве ответила Лили.
— И почувствовали ко мне жалость и сострадание?
— Я… я хотела вернуть вам вашего мужа! — не совладав с собой, призналась Лили.
— Ха-ха-ха!.. — неестественно рассмеялась Ольга Алексеевна и, окинув Лили с ног до головы презрительным, уничтожающим взглядом, схватила за руки мальчиков и быстро вышла из сада.
Лили до боли стиснула зубы, чтобы подавить крик стыда и отчаяния, и беспомощно опустилась на лавку.
Жорж, все это время наблюдавший за Лили издали, подлетел к ней.
— Что с вами? Вы чем-то взволнованы? — участливо спросил он.
— Проводите меня из сада. Я хочу ехать домой, — тихо сказала Лили.
— Разве вы не желаете дослушать оперы? Сейчас выход Далецкого.
— Я хочу ехать домой! — упрямо и с раздражением повторила Лили.
Жорж смутился и, подав Лили руку, вывел ее из сада. Усадив девушку в коляску, он молча простился с ней и, не понимая, что же такое произошло, уныло побрел в буфет.
Выйдя в третьем акте на сцену и увидев, что ложа, где сидела Лили, пуста, Далецкий почувствовал боль и тоску и понял, насколько ему дорога эта молоденькая женщина и сколько радости и счастья доставляет ему одна ее близость. И вся игра Холмской в последнем акте показалась ему шаблонной и фальшивой. Поэтому дуэт с ней он спел бесцветно и сухо.
— Далецкий, видимо, не совсем здоров! — говорила публика. — Его совершенно нельзя узнать!
Публика была права. Далецкий и сам не узнавал себя. Он едва дождался окончания спектакля и, переодевшись в обычное платье, прошел в сад, старательно избегая встречи с Холмской.
Жорж ужинал за одним из столов на веранде с какой-то садовой этуалью.
Этуаль в белом платье, в громадной шляпе со страусовым пером, сверкавшая фальшивыми бриллиантами, разыгрывала из себя томную даму и игриво называла Жоржа «дусей».
— Дуся, — говорила она, — не забудь написать в газетах, что я приглашена на зимний сезон примадонной в оперетку.
— О, да! — с апломбом восклицал Жорж, уверявший всех этуалей о своей близости к газетному миру.
Далецкий подошел к Жоржу и тронул его за плечо.
— А, это ты? — улыбнувшись, прокартавил Жорж. — Садись!.. Хочешь ужинать?