Школа и особенно театр с его ежедневными репетициями занимали не только день, но и ночные мысли Элизабет, наполняли ее мечты и фантазии. Она видела себя в Голливуде или по крайней мере на Бродвее, окруженная поклонниками, вниманием прессы, восторженными зрителями.
Все говорили, что она способная, да еще с запоминающейся, выразительной внешностью, с гибким, но уже женственным телом, с чувственным лицом. Элизабет и сама стала осознавать, что может многое, она почти физически ощущала свой талант, свой дар – назовите как хотите, будто в ней появился еще один внутренний орган, схороненный где-то в глубине между ребрами, на уровне груди.
Ее отношения с Роджером закончились после той самой единственной их встречи, хотя он не раз предлагал встречу повторить. Но Элизабет уклонялась, отделывалась отговорками, и в конце концов Роджер понял, что продолжения не будет.
Самое странное, что, встречая его почти ежедневно, Элизабет ничего ровным счетом не чувствовала – ни волнения, ни ощущения, что каким-то образом связана с ним, – абсолютно безразличный, пусть и симпатичный, но ничем не отличающийся от других парень. Она и вела себя с ним, как чувствовала, – доброжелательно и равнодушно, и никакой игры в ее поведении не было. А что касается бродящих в ней желаний, то она отлично справлялась сама, как правило, в ванной, используя новый опыт водных потоков, каждый раз совершенствуя и дополняя его.
Дина конечно же заметила перемену в дочери. Перед ней стоял выбор – попытаться повлиять на Элизабет, вернуть ее, снова приблизить к себе или не вмешиваться, дождаться, когда дочь повзрослеет и разберется во всем сама. Но первое требовало упорства и работы, даже борьбы, а бороться было не в характере Дины, и она отошла в сторону, предоставляя жизни развиваться по собственному сценарию.
Лизи, решила она, унаследовала правильные гены, получила хорошее воспитание, в конце концов и то и другое возьмет свое. А сейчас – ну что же, сейчас у нее издержки переходного возраста, игра гормонов, и ничего с этим не поделаешь, незачем ломать копья, можно только навредить. Она советовалась с Влэдом, и тот соглашался, тоже призывал к терпению, сам пытался наладить отношения с Элизабет. Но та на него вообще внимания не обращала, как будто он и не существовал.
Дина с Влэдом по-прежнему своих отношений не афишировали, при дочери вели себя как совершенно чужие, как хозяйка с наемным рабочим, и только поздним вечером, когда Лизи уже наверняка спала в своей комнате наверху, они закрывали кухонную дверь, и он обнимал ее, а она приникала к его плотному жилистому телу и замирала. Иногда он начинал целовать ее – осторожно, аккуратно, как будто боялся повредить, и она отвечала – страстно, иногда чересчур, слишком требовательно – она сама понимала это, но не могла, не умела сдержать себя. И когда мир вокруг начинал мутиться и расплывался, она отстранялась от него и говорила, скорее требовала: «Пойдем к тебе».