Стало смешно. Наконец излияние приутихло, во всяком случае изо рта, хотя глаза еще слезоточили, да и нос хлюпал вовсю. Но кого волнуют глаза и нос? Главное, что можно выпрямиться, попытаться отдышаться.
– Надо же, – проговорила Элизабет хриплым, полным мокрых, крупитчатых добавок голосом – она сама ему удивилась. А потом снова: – Надо же. Что же они в меня вливали? Хорошо, что насмерть не отравили.
Как ни странно, ей стало лучше, для проверки она вобрала в себя побольше воздуха, вытерла рукой губы, – руке сразу стало липко и холодно, но больше вытирать было нечем. Голова тоже немного прояснилась, будто пьяная, хмельная жижа вылилась именно из нее, освобождая. Элизабет решилась и оставила устойчивую надежность дерева, сделала несколько шагов, стараясь не наступить в лужу с рваными, разбрызганными краями. Оказалось, что и ноги теперь держали надежнее.
«Что же они там делали со мной?» – подумала Элизабет, пытаясь вписать себя в расстилающуюся вокруг нее ночь. Теперь ночь стала единым целым, она не распадалась на плоские куски, как еще недавно, а если и колыхалась, то только тихим, теплым, поднимающимся вверх воздухом.
«Они могли сделать со мной все что угодно. Я же была совершенно не в себе, даже не помню ничего. Наверное, и сделали, иначе почему на мне не было трусиков?»
Как ни странно, догадка совсем не испугала ее. Ведь она была совершенно невменяема. И даже если что-то и произошло, то все равно без ее согласия. А значит, она не участвовала. Она не была в ответе за случившееся, каким бы оно ни было.
«Главное, не забеременеть, – снова подумала Элизабет, – ну, если этот кобель залез в меня своим отростком».
Но мысль о беременности была слабой, не конкретной, почти невероятной и никак не встревожила. Наверное, сознание было по-прежнему притуплено, как и чувство опасности, как и инстинкт самосохранения. Самое главное было добраться до дома. Вот что было главное.
Уже недалеко от ее дома спазмы снова подкатили к горлу, так что пришлось остановиться, снова упереться руками, на сей раз в фонарный столб; он светил слишком ярко и прямо под собой, но выбрать другую опору Элизабет уже не успевала. Она успела только перегнуться и приготовиться к извержению, приготовиться вновь стать шлангом. Но на сей раз шлангом ей стать не пришлось. Спазмы, хоть и пытались поднять остатки из желудка, но тот, видимо, опустел, и они только взрыхляли раздраженное дно. Так, простояв минуты три в бесполезном ожидании, Элизабет оторвалась от столба. До дома было совсем близко, и уже через несколько минут она дергала ручку тугой двери.