Элизабет даже не заметила вопроса.
– Почти, – ответила она машинально.
Глаза Рассела сузились, в них блеснула искра. Гневная? Или наоборот, лукавая? Элизабет не пыталась разобраться.
– Сегодня все должно быть, как всегда. Он ничего не должен заподозрить.
Принесли счет, Рассел заплатил, потом они встали, вышли на улицу, первой шла Элизабет. Было уже темно, они шли вдоль нестройного ряда машин, припаркованных у ресторана, Рассел остановился, оглянулся.
– Лизи, – позвал он.
Она обернулась, вспыхнул яркой, мгновенной вспышкой свет, глухой взрыв смешался со скрежетом, резанул уши. Элизабет отшатнулась. Машина, еще секунду назад казавшаяся неживой, застывшей в ряду таких же умерших машин, разом ожила, плеснула в темноту светом, дымным выхлопом; колеса с визгом прокрутились по скользкому асфальту; кузов громыхнул, сорвался с места, рванулся к Элизабет; фары полоснули по телу, разрезая его на две неровных части. Она отпрянула в сторону, увернулась от мчащегося кабриолета с бесстыже откинутой крышей, лишь успела разглядеть два смутных силуэта на переднем сиденье, успела подхватить обрывки голосов – громких, возбужденно пьяных.
– Студенты балуются, – покачал головой Рассел, когда машина с ревом, дымом, мелькнув красноватыми огоньками, утонула в темноте.
– Они едва не задели меня. – Элизабет поднесла руку к груди. – Мне даже на секунду показалось… – Она замялась.
– Что показалось? – Рассел подошел ближе.
– Да нет, ничего. Я просто немного испугалась.
Он остановил машину не на той улице, где стоял ее дом, а на соседней. Включил свет в салоне, достал из нагрудного кармана авторучку.
– Послушай, Лизи, я дам тебе адрес гостиницы, – авторучка мягко скрипнула на бумажном листочке. – Я в ней остановился. И телефон. – Он сложил листок вчетверо, протянул. – Ты его вынь и спрячь, когда придешь домой, кто знает, возможно, он обыскивает твою одежду. Завтра днем приходи, а если вдруг что-нибудь случится, сразу звони. Когда угодно, днем, ночью, не имеет значения. Я буду тебя ждать в двенадцать, утром у меня дела, но к двенадцати я освобожусь, и мы наверняка что-нибудь придумаем. Ты не волнуйся и не бойся, главное, не показывай ему, что ты знаешь про него больше, чем он думает. Это самое главное, чтобы он ни о чем не догадался, – повторил Рассел.
Пальцы его коснулись запястья Элизабет, сомкнулись на нем, пожали. Они были твердыми и уверенными, и казалось, хотели передать твердость и уверенность ей.
Элизабет открыла дверь машины и вышла на улицу. Было душно и влажно, влажность скользила по темному, рассеянному воздуху, пропитывала его, заполняла легкие, оседала в них, осаждалась на стенках. А может быть, дело было не во влажности, просто сердце от каждого шага проваливалось в пустоту и не могло сладить с нелепо сбившимся дыханием.