«Что же делать?! Что же…»
Она не успела ответить на вопрос, она вообще ничего не успела, только судорожно сунуть руку с пистолетом в карман юбки, там по бокам в складках были спрятаны большие, глубокие карманы. В тот же момент дверь распахнулась. Элизабет не шелохнулась, взгляд ее не отрывался от распластанного перед ней паркета, – оказалось, что он весь в длинных глубоких царапинах, его наверняка давно не циклевали.
Шаги приблизились, кто-то остановился рядом, завис над ней, Элизабет не подняла глаз.
– Пойдем, Дина, – сказал ровный голос. От него несло железным, холодным равнодушием. Почему она раньше не замечала? Даже дуло пистолета было теплее. – Все готово, пора, пойдем.
Она не ответила.
– Дина, я жду тебя. Пора идти, – повторил голос, холод покрылся коркой отчужденности.
Она не шелохнулась.
– Я понимаю, ты устала. Но надо идти, Дина, – повторил голос, он уже не просил, он приказывал.
– Я не Дина, – Элизабет наконец подняла глаза, скрестила с пронзительным, точечным взглядом.
– Что? – голос заколебался. – Что ты говоришь, Дина? Вставай, – он протянул руку, пригнулся, попытался подхватить ее за локоть. Но не успел. Откуда взялись силы в, казалось, бессильных ногах? Они спружинили, как когда-то на теннисных тренировках, взвили тело вверх – мгновение, и она стояла перед ним, совсем рядом от него. От мог протянуть руку, схватить ее, но она не боялась. Она больше ничего не боялась.
– Зачем тебе все это? – задала она первый, возможно не самый важный вопрос.
Рассел не понял.
– Что это? – переспросил он.
– Ну как же… – Элизабет усмехнулась, она почувствовала необычайный прилив сил. Откуда, из какого резервного источника они взялись, почему пылают ее щеки, почему пальцы напряженно сжимают перламутровую рукоятку в кармане юбки? – Ну как же, – повторила она, – зачем тебе надо было меня красть, столько сил тратить, с первого раза ведь не получилось? Зачем я тебе? Только для того, чтобы влить в меня наркотики и насиловать? Но зачем? Я же была без сознания, я ничего не чувствовала, да и не ты, кажется, насиловал. Зачем? Ту т столько красивых девушек, они с радостью тебя примут. Зачем тебе я?
Элизабет говорила яростно, брызги вырывались вместе со словами из разбитого, покореженного рта. Она совсем забыла про вывороченную наизнанку губу, про кровоподтеки, про разбитое лицо. Ей все равно, ей безразлично, единственное, что важно – это понять, разобраться. Она не уйдет отсюда, из комнаты, не выпустит его, пока не поймет все.
Рассел смотрел на нее, молчал. Как ни странно, выражение его лица разом изменилось, словно он снял суровую, мрачную маску, предназначенную для драматического, напряженного действия. Теперь на нем была другая маска, расслабленная, подобревшая, на губах играла легкая, веселая, немного ироничная улыбка. Взгляд тоже утратил остроту, рассеялся, не пытался ни пронзить, ни проникнуть внутрь. Такие маски предназначены для оперетты, для водевиля.