— Говорили, что она сошла с ума, — сказал Хирел, вспомнив мать такой, какой она была в день смерти: вся из золота и слоновой кости, прекрасная без изъяна, с потерянной надеждой в глазах. — Мой отец принял ношу, возложенную на него происхождением. А она не смогла. Она сопротивлялась из последних сил, до самой смерти. Она отрицала даже богов. — Часто человек отрицает то, чего больше всего боится, — произнес жрец.
— А разве ты не делаешь то же самое? — Я отрицаю вашу тысячу богов. Но я не отрицаю Того, кто олицетворяет их всех.
Принц зашипел. Образ, всплывший в его памяти, померк, им снова завладело нетерпение.
— И что моя мать стала бы делать с тобой, со мной или с твоим богом?
— Мало, — ответил жрец, — и в то же время много. Даже собственный образ тяготил ее, и она нашла прибежище в смерти. Что же она увидела и чего так испугалась? Не только решеток своей тюрьмы. У самой последней черты она увидела правду, и эта правда убила ее.
— Правда, — скривился Хирел. — Я слышал, что здесь нет правды. Одна жестокость.
Жрец наклонил голову. Это было наиболее убедительным подобием смирения.
— Истина жестока. Твоя мать хорошо воспитала тебя, но этого недостаточно. Было бы очень полезно, если бы ты кое-чему научился и у твоего отца. Относительно богов и магии.
— Принц Саревадин уже сделал все что мог, дабы заполнить этот пробел, — сказал юноша. — Так оно и есть. Но ты веришь?
— В магию пришлось поверить, — признался Хирел. — А вот в богов — пока нет. Надеюсь, что этого никогда не случится. У меня нет никакого желания повиноваться капризам божеств. Стены храма не дрогнули, жрец не вскочил в гневе. — Каприз может оказаться целью и стать намерением, невзирая на наши призрачные понятия.
— А, — сказал Хирел. — Значит, вы затащили меня сюда, чтобы обратить в свою веру. Это стало бы огромной удачей: прислужник Аварьяна на Золотом троне. — И тем не менее так и случится. — Этого не случится, пока я жив. — Не надо клятв, принц, а то как бы не пришлось их нарушать.
— И все же я клянусь. Я клянусь, что не склонюсь перед вашим богом. И, конечно, не уступлю ему свой трон. — Даже ради любви?
Боль заставила Хирела опустить глаза. Его ногти, которые уже достаточно отросли и от которых он отвык, до крови вонзились в ладони. Он осторожно разжал кулаки.
— Я смогу признать, что бог существует, если получу веские доказательства. Но неразумно требовать, чтобы я любил его.
— Любви нельзя потребовать. Часто ее даже не желают. Однако она приходит.
— К кому угодно, но только не к Высокому принцу Асаниана. Жрец долгим взглядом посмотрел на него.