— Эй, прекрати! — воплю я.
— Что прекратить? — смеётся он. — Нырять или выныривать?
— И то, и другое! Ни то, ни другое! А, да всё равно. Знай мокни в воде и веди себя прилично. А если ты чувствуешь себя так хорошо, то давай пойдём поможем Питу.
Стоит только пересечь границу джунглей, как я мгновенно замечаю, что что-то неуловимо изменилось. То ли опыт многих лет охоты, то ли моё восстановленное медиками ухо действительно слышит лучше, чем кто-либо мог предположить, но я ощущаю множество нависших над нами горячих тел. Им не обязательно перекрикиваться или перешёптываться. Их так много, что довольно и одного их дыхания.
Я трогаю Дельфа за руку, и он следует глазами за моим направленным вверх взглядом. Не понимаю, как им удалось подобраться так бесшумно. А может, они вовсе и не были бесшумны, просто мы были слишком поглощены лечением.
А они в это время собрались в огромную стаю. Не пять, не десять, а тьма-тьмущая обезьян — даже ветви деревьев прогибаются под их тяжестью. Та пара, на которую мы наткнулись, убежав от тумана, как бы говорила нам: «Добро пожаловать, вы спасены». А в этой молчаливой массе чувствуется что-то зловещее.
Я вставляю в лук две стрелы, а Дельф половчее перехватывает трезубец.
— Питер, — говорю я как можно спокойнее, — мне нужна твоя помощь.
— Конечно, минуточку. Я уже почти заканчиваю, — отзывается он, всё ещё занятый своим деревом. — Ну вот. Где твой желобок?
— Здесь он. Но мы тут кое-что нашли, ты бы лучше взглянул на это, — говорю я прежним размеренным тоном. — Только не рви с места, двигайся осторожно, не то спугнёшь.
По неведомой мне самой причине я не хочу, чтобы он заметил обезьян, и не хочу, чтобы он смотрел в их сторону. Есть животные, которые расценивают прямой взгляд в глаза как агрессию.
Пит поворачивается к нам, запыхавшись от работы по бурению ствола. Мой тон кажется ему столь странным, что он соображает — что-то очень не так. «О-кей», — роняет он и начинает продираться сквозь джунгли. Хотя я и знаю, что он вовсю старается производить как можно меньше шума, но хождение по лесу никогда не было его сильной стороной, даже тогда, когда у него были две здоровые ноги. Но как бы там ни было, всё пока хорошо, он движется, обезьяны не трогаются с места. Ему остаётся только метров пять до песчаного пляжа, когда он вдруг обнаруживает присутствие обезьян. Взгляд его только на мгновение мечется вверх, но это производит эффект разорвавшейся бомбы. Обезьяны разражаются пронзительными криками и оранжевым потоком устремляются к нему.
В жизни никогда не видела, чтобы животные двигались так быстро. Они скользят по лианам, как будто те смазаны жиром, перелетают с дерева на дерево, перекрывая в прыжке огромные расстояния. Шерсть на загривке дыбом, клыки обнажены, длиннющие когти выстреливают из их ладоней, как лезвие финки. Я, может, и не слишком знакома с обезьянами, но животные в дикой природе так себя не ведут — это-то я знаю хорошо. «Переродки!» — выкрикиваю я в тот момент, когда мы с Дельфом устремляемся в заросли.