Когда Эффи принимается делать мне внушение, я думаю: «Вот и отлично. Может, эти слухи дойдут до президента». Я заверяю её, что впредь мы постараемся быть осторожнее, но куда там! — осторожность в этом деле нам как раз совершенно ни к чему.
Посещение Второго и Первого дистриктов, наши встречи с публикой там произвели на меня особенно гнетущее впечатление. Если бы победителями не стали мы с Питом, то это наверняка сделали бы Катон и Мирта, трибуты из Второго. Я лично убила девушку, Диадему, и юношу из Первого дистрикта. Именно здесь, на торжествах, не смея поднять глаз на членов его семьи, я впервые слышу его имя: Дивен[4]. И как так получилось, что я не знала, как его зовут? Думаю, потому, что до Игр мне не было дела до его имени, а после — и знать не хотелось.
Ко времени прибытия в Капитолий мы впадаем в полное отчаяние. Мы бесконечное число раз появляемся перед обожающими нас толпами. Среди этих привилегированных столичных жителей никто и не помышляет о мятеже. Зачем он им, тем, чьи имена никогда не разыгрываются в лотерее Жатвы, чьи дети не умирают за преступления — да и преступления ли вообще? — совершённые несколько поколений назад. В Капитолии нам не надо демонстрировать великую силу нашей страсти, единственная слабенькая надежда — что, возможно, нам ещё удастся убедить колеблющихся в дистриктах... Словом, дело безнадёжное, да и поздно дёргаться.
Ну вот, вновь мы в своих прежних апартаментах в Тренировочном центре.
Здесь мне приходит в голову «блестящая» идея — чтобы Пит публично сделал мне предложение. Он соглашается, но потом исчезает в своей комнате и долго не появляется. Хеймитч советует мне оставить его в покое.
— Я думала, что это как раз то, чего ему хочется, — недоумеваю я.
— Совсем даже не то, — возражает Хеймитч. — Ему хотелось бы, чтобы это было по-настоящему.
Я запираюсь в своей комнате и валяюсь в постели, накрывшись с головой. Стараюсь не думать о Гейле, и, конечно же, только о нём и думаю.
В тот же вечер, на подиуме, построенном перед Тренировочным центром, мы бодро продираемся сквозь целый лес вопросов. Цезарь Фликерман — он по-прежнему одет в искрящийся костюм цвета полуночного неба, его волосы, веки и губы припудрены синим — как всегда неподражаем, интервью идёт без сучка и задоринки. Когда он спрашивает о нашем будущем, Питер опускается на одно колено, соловьём заливается о своей неизменной любви и просит меня выйти за него замуж. Само собой, предложение принято, Цезарь от восторга чуть ли не в обмороке, весь Капитолий бьётся в истерике, моментальные кадры, отснятые по всей стране, показывают обезумевший от счастья народ.