Но боятся они понапрасну. Ведь Михай еще не дошел до такой степени помешательства, чтобы ни с того ни с сего вдруг вскочить с места и засыпать перцем глаза сидящим напротив. Хотя иной раз он и испытывает подобно желание; к примеру, когда Янош Фабула, явившись к нему с визитом, вытягивается, будто аршин проглотил, и в качестве церковного вицекуратора начинает разглагольствовать на всякие серьезные темы; в таких случаях Тимра так и подмывает, опершись о плечи почтенного вице-куратора, перепрыгнуть через него, как при игре в чехарду.
Было в его взгляде нечто такое., от чего мороз подирал по коже.
С этим взглядом встречалась и Атали.
Нередко, когда они за семейным столом сидели напротив, глаза Тимара были с вожделением прикованы к лицу и фигуре Атали. Взгляд душевнобольных очень выразительно передает их тягу к женским прелестям. Атали же отличалась редкостной красотою, такой шее и груди поистине могла бы позавидовать Ариадна. И Михай глаз не мог оторвать от этой дивной белой шеи, так что Атали испытывала некоторое беспокойство при виде столь настойчивого немого поклонения.
Да, Михай думал о ней: один бы единственный раз обладать этой прекрасной белоснежной шеей, этой дивной бархатистой грудью - сдавил бы я тебя железной рукою, так, чтобы и душа из тебя вон!
Вот какие мысли владели Тимаром, когда он лицезрел прекрасную, как у вакханки, фигуру Атали.
Лишь Тимея не боялась его.
Тимея вообще не ведала страха, ибо ей нечем было дорожить в этой жизни.
Тимару вконец прискучило ждать запаздывавшей весны. Да и какой смысл ждать цветения трав тому, кто будет покоиться, укрытый дерном?
В день отъезда Тимар устроил пир. Созвал каждого встречного-поперечного, дом был полон гостей.
Перед началом пиршества он строго-настрого наказал Яношу Фабуле:
- Вот что, приятель мой, окажите-ка вы мне христианскую услугу. Не отходите ни на шаг от меня и наутро, когда я буду пьян до бесчувствия, велите снести меня в повозку и уложить на сиденье, а там пусть запрягают и - вон со двора.
Так он задумал покинуть свой дом и родной город - находясь в беспамятстве.
К утру все гости пьяные валялись кто где, Янош Фабула, запрокинув голову. Сладко похрапывал в кресле, лишь Тимар был совершенно трезв. Вино для душевнобольного - все равно что яд для царя Миридата: не оказывает нужного воздействия.
Пришлось Тимару самому разыскивать повозку, чтобы отправиться в путь.
В голове его все смешалось: явь и сон, фантазия и пьяный дурман, воспоминания и галлюцинации.
Ему казалось, будто бы он остановился у ложа спящей святой белым, как мрамор, лицом и поцеловал эту беломраморную статую в губы, но поцелуй не пробудил ее.