Когда батальон полностью погиб, Лапшин, собрав по берегу человек десять «болтающихся штабных», посадил их в лодку и крикнул резервному комбату: «Сукнев! Давай на помощь Гайчене! Сук-нев!» — но тот, будучи в окопе по-над Волховом, испарился из Слутки подальше от греха. Я исполнил бы этот страшный приказ, но пристрелил бы этого идиота!.. А там — все равно держать ответ перед Всевышним!
* * *
Теперь, собрав остатки со всех служб, сколотили подобие 1-го батальона. Во 2-м у Кальсина было две роты. Мне приказано принять только что прибывший 3-й батальон.
Сформировали из вновь прибывшего пополнения, под триста пятьдесят штыков, батальон. Командиры на местах. Лапшину потребовалась зачем-то рекогносцировка переднего края, куда должен был встать в оборону полк. Нам было известно здесь всё до последнего пенька! Мы давно уже здесь стоим, все пристреляно. Какая рекогносцировка?! Зачем? Мои офицеры, третьей группой по счету, направились по ходам сообщений к переднему краю. Противник уже засек предыдущих. Постояли, похлопали глазами. Река. Тот берег, а там — кто знает, что и как?!
Возвращаясь на КП батальона, идем по прямому ходу сообщения, кто-то же вырыл такую ловушку! Командую: «Идем быстрей! Тут неладно». Только мы туда зашли, снаряд как даст! Все мои пять человек на бок, все ранены осколками, хорошо, что не смертельно. Всех — в госпиталь: Меня как подкосило чем-то, упал, ничего не пойму. А это снова смерть моя была…
* * *
Дней через десять моих командиров рот, легко раненных, выписали из медсанбата. Мы заняли на том же участке оборону, КП батальона я выбрал в обширном овраге, который был вырыт кирпичным заводом, с выездом к Волхову. На созванном совещании в полку Лапшин поставил нам «очередную задачу» — по мере возможности добыть «языка».
Проверяя на чистоту личное оружие, я обнаружил, что ствол моего револьвера почему-то повело в ненормальное положение. В рамку и барабан врезался огромный осколок величиной с голубиное яйцо. Тогда-то стало мне понятно, почему меня сбило с ног разрывом снаряда во время рекогносцировки!
Я показал Лапшину это «сокровище». Тот подбросил осколок на ладони и объявил собравшимся командирам: «Смотрите! Это была смерть Сукнева! Теперь он бессмертен!»
Я обычно не носил револьвер, ибо в окопах кобура терлась о стенки узких ходов сообщений. Был у меня ППС рожковый Судаева. А тут взял и, двигаясь по траншеям, сдвинул кобуру на спину. Это и спасло меня от гибели — осколок мог пройти от поясницы в лёгкие.