Самые напряженные минуты следствия, а в кадре почти полная неподвижность, лишь губы шевелятся!
В фильме мы решили поддержать драматический накал текста каким-то созвучным по смыслу движением на экране. Тут пригодились 30–40 метров пленки, снятые на «Тереке» «про запас»: путь Ладжуна от его каюты на верхней палубе до каюты Титовой на нижней палубе. Два раза пытался оператор с ручной камерой проделать этот путь и два раза не смог «вписаться» в крутой поворот у лестницы. На третий раз удалось. Вот эти-то операторские попытки, эти оборванные изобразительные фразы оказались и по ритму, и по настроению чрезвычайно близки мучительным попыткам Ладжуна выговорить правду.
— Ты вышел из своей каюты… — медленно произносит Дайнеко.
И одновременно мы видим на экране, как закрывается дверь с табличкой «20», отворачиваемся от нее и начинаем вместе с камерой приближаться к лестнице.
— Я … — доносится осипший голос Ладжуна. — Не будем об этом говорить, пропади оно пропадом… Изображение смазывается и исчезает.
— Нет, Юра, будем. Итак, ты вышел из своей каюты…
И снова возникает тот же отрезок пути; на сей раз мы продвигаемся чуть дальше и в конце с трудом преодолеваем две-три ступени ведущего вниз пролета… но снова картина вздрагивает и искажается, смятая голосом Ладжуна:
— Я не могу… Никогда в жизни.
На экране два профиля, глаза в глаза, и вдруг остро ощущаешь всю степень власти Михаила Петровича над Ладжуном.
— В тот вечер ты вышел из своей каюты, — мягко, но неумолимо повторяет Дайнеко. — Огляделся. В коридоре никого не было.
Камера возвращает нас на теплоход и в третий раз, словно крадучись, подбирается к роковому повороту и наконец осиливает его! И устремляется вниз по лестнице.
— В коридоре никого не было. И ты пошел к ней. Да?
Еще один поворот, перед нами длинный коридор с притушенными светильниками.
— Короче говоря, да. Да!
И под этот выкрик Ладжуна камера быстро вводит нас в коридор и замирает перед дверью с табличкой «15». Дверь открывается — пустая каюта, аккуратно заправленная койка. И тут же изображение сменяется фотографией из уголовного дела: так же отворена дверь, но на койке лежит тело Титовой.
— Она так лежала, когда ты уходил? — Дайнеко показывает эту фотографию Ладжуну.
Тот морщится, стараясь не смотреть.
— Какое значение, так или не так…
В нашей каморке воцарилось тихое ликование.
— Сознался, — зашептала киногруппа. — Надо же, сознался!
— Теперь у фильма есть развязка!
А тем временем развязка продолжала «развязываться». Михаилу Петровичу надо было услышать о подробностях преступления, потому что только они могли восстановить истинную картину происшедшего.