Потому и допытывался Дайнеко: сопротивлялась ли женщина, успела ли крикнуть? В ссоре обязательно есть развитие. При всей своей вспыльчивости Ладжун, прежде чем дойти до предела, должен был накалиться. В какой-то миг Титова испугалась бы, попробовала обороняться или позвать на помощь. Иное дело, если преступник хладнокровно выбрал момент и набросился на жертву, когда она меньше всего того ждала. Застигнутая врасплох, женщина оказалась беззащитной.
Слушая рассказ Ладжуна, излагаемый по заготовленной схеме, Михаил Петрович упорно возвращался к деталям, которые указывали либо на первый, либо на второй вариант развития событий.
— Михаил Петрович, я такой человек, понимаете, у меня западная кровь…
— Насчет западной крови мы уже беседовали однажды. Забыл?
— Ну, неважно. Короче говоря, я был в таком состоянии, волнении, понимаете… Говорили, к ней никто не стучит, ни с кем она ничего, а я уж у нее неделю бывал. Познакомился с ней и целую неделю был… Мужчину никогда в жизни не ударил, как бы ни вывели меня из себя… У меня никаких не было мыслей, но тогда меня задело, когда он ночью стучал. Стучал и говорил: давай быстрей — как ее там зовут? — пока никого нет. И тут у меня настроение все и испортилось и тому подобное… я говорю, за такое мужья убивают!
— Когда ты понял серьезность твоего намерения? Сразу?
— Да… нет… не помню, понял я или нет. Помню, что я ее схватил.
— Ну, а она? Видела она по твоему состоянию, что ты намерен привести угрозу в исполнение?
Глядя в пространство, Ладжун простучал пухлыми пальцами нечто вроде гаммы туда и обратно.
— А черт ее знает, видела — не видела… Я не хочу врать.
— Врать не надо, — покровительственно согласился Дайнеко, будто в детском саду. — Но постарайся восстановить картину.
— Черт знает! Я же не такой убийца хладнокровный, который находится в безразличии, чтобы спокойно себя держать…
— Стало быть, на почве ревности. Но ревность не очень просматривается, Юрий Юрьевич. У тебя, в каюте с тобой, азербайджанка. Молодая, красивая.
— Впрочем говоря, аферистка, — быстро сказал Ладжун.
— Почему вдруг?
— Потому что когда я уходил, она у меня рылась в чемодане. Я знаю, куда я что положу. Для проверки. Я сказал, что иду в буфет, я знал, что она наведет шмон, — понес Ладжун, начиная люто ненавидеть мифическую бакинку.
— Но, по твоим собственным словам, ты был увлечен так, что ничего вокруг не замечал всю дорогу.
— Не то что не замечал, но… понимаете, Михаил Петрович, тут дело не в том, а дело в том, что… у меня их было триста штук, если хотите знать. Я точно не считал, но к примеру.