— Ну давай рассказывай, как живешь.
— Нормально… У меня все хорошо, Алексей Прокопыч.
— Рад слышать. Вкусно?
— Ага.
— Ну, а как время проводишь?
— Да обыкновенно: встал, поел, завез парня в ясли — сам на работу. С работы забрал из яслей, дома — ужин, телевизор. Иногда к теще в гости, иногда к Галкиной сестре. Пока погода стояла, каждое воскресенье возил своих то в парк, то за город… Зимой, конечно, не поездишь — днище сгниет. Ну что еще?.. В общем ничего, живем. — Начав бодро, Артамонов под конец как-то сник.
— Заскучал, — проницательно определил Щепкин.
Он проследил за взглядом, которым Артамонов проводил кого-то в зале.
— Хороша цыпочка?
— Ага… — смутился Артамонов. — Хотя мою Галку если так одеть да подмазать, она тоже…
— Красивей! — подхватил Щепкин. — Галина прекрасная женщина! Только совсем в другом роде: немного монашка, а?
— Немного есть, — добродушно согласился Артамонов.
— А эта — для греха и радости… Ну да ладно, предлагаю тост… Так вот: за тебя, замечательного парня…
— Ну уж… — застеснялся Артамонов.
— Именно замечательного! Начинал собирать машину — кто-нибудь верил?
Артамонов помотал головой.
— То-то! А ты, можно сказать, из металлолома — игрушку! За твое мастерство, за смекалку, за упорство! За прошлые победы и за будущие!
Щепкин не глядя приподнял руку, и возле столика снова возникла официантка.
— Подавать горячее?
— Да, пожалуйста.
Та собирала на поднос освободившуюся посуду, профессионально улыбаясь Артамонову. Он простодушно, по-домашнему начал ей помогать.
— Не суетись, не на кухне, — остановил Щепкин. — Верно, Танечка?
— Верно, гость должен отдыхать.
И Артамонов почувствовал себя захмелевшим неотесанным дурнем.
— Скажу тебе, Толя, одну вещь, только не обижайся.
— Да что вы!
— Ты знаешь мое отношение…
— Знаю, Алексей Прокопыч, — заверил Артамонов. — Вы мне с гаражом помогли и вообще всегда…
— Так вот. Серо существуешь, не взыщи за правду. Ты жизни не нюхал, какая она может быть! Помирать станешь, что вспомнишь? Учился, женился, работал? А время-то идет, Толя. В жизни должен быть блеск, удовольствия, острые ощущения!
Артамонов был несколько растревожен искушающими речами собеседника. От вина, музыки, пестроты впечатлений слегка кружилась голова. Но все это проходило еще краем сознания, задевая не слишком глубоко. Щепкин чувствовал, что пока достиг немногого.
— Ты себя, милый мой, не ценишь. Молодой, талантливый, красивый!
— Ну уж…
— Нет, просто диву даюсь! На корню сохнешь от скромности! Если сам не понимаешь, то послушай мнение опытного человека, со стороны видней. Ты сильный, обаятельный, рукам цены нет, трезвая голова на плечах. Да такой парень должен все иметь! А ты прозябаешь. — Старик льстил напропалую и наблюдал за Артамоновым, который хоть и краснел от комплиментов, но не забывал опустошать тарелку. Крепче надо было брать этого телка, круче. Щепкин изменил тон, фразы били резко: