— Мишенька! — старается привлечь его внимание Коваль. — Я тебя зову, Мишенька. Ты забыл свое имя? Как тебя зовут?
— Ху-тов, — косноязычно отзывается наконец тот.
С речью плохо, хуже, чем раньше.
— Правильно, Хомутов. Мишенька Хомутов. Мишень-ка.
— Миснь-ка, — повторяет он как нечто незнакомое.
Ласковые слова забыл, бедняга. Еще бы!
— Меня ты тоже забыл? Я — дядя Олег.
— Дя-дя.
— Я приезжал к вам. Игрушки привозил. Дядя Олег.
Как он, бывало, радовался приездам Коваля, как бросался навстречу! Игрушки любил самые простые, понятные.
Мишенька обходит кругом Коваля, осматривая его широко открытыми светлыми глазами, старательно произносит:
— Дядя, дядя.
И почему-то напоминает князя Мышкина, который разучился говорить.
— Дядя Олег, — подсказывает Коваль.
«Зачем это мне, чтобы он меня узнал?» — думает он.
Вдруг в сумеречном сознании Мишеньки что-то просветляется.
— Дядя Оег, — говорит он уже осмысленно, лицо расцветает радостью. — Дядя Оег! Пиехай!
— Приехал, Мишенька.
Узнал-таки! Хорошо, что он не спросит, куда это я уезжал и почему не заглядывал к нему длинных десять лет.
Коваль усаживает разволновавшегося Мишеньку на скамью, тот все твердит: «Дядя Оег… Пиехай…»
— Как ты живешь, мальчик?
— Хасё… Идиот несясный… Идиот несясный…
— Обижают? — дрогнувшим голосом спрашивает Коваль.
— Жают, — кивает Мишенька. — Кашу отдай, кашу отдай!
— Отнимают кашу?
— Мают, — жалуется большой ребенок, и на глаза его набегают слезы.
Он не был плаксив. Когда всплакнет — Люба пугалась, считая это дурной приметой. Нет, он смеялся, был безоблачным ребенком. И Люба — по-своему мудро — радовалась, что он такой, что не понимает, какова жизнь и каковы люди…
Коваль распаковывает пачку печенья и сочувственно смотрит, как Мишенька ест и улыбается.
— А маму помнишь?
Эх, не надо было спрашивать. Зачем?
— Ма… Ма… Ма хаосия…
— Мама хорошая, — подтверждает Коваль, теперь отступать некуда.
— Ма Лю… — стонет Мишенька.
— Да, мама Люба.
— Де?! — вскрикивает он.
— Где? Далеко.
— Пиехая?
— Нет, Мишенька, не приехала. Мамы нету.
— Ма… нету? Нету? — и заливается уже настоящими горькими слезами.
Ну вот, пожалуйста, довел мальчика до слез. По счастью, есть верное средство. Коваль открывает коробку конфет.
— Фетки! Фетки! — У Мишеньки дух захватывает, он даже в первую секунду не решается взять что-нибудь из красивой коробки.
Но, отведав первую конфету, уже весь уходит в это занятие.
Между тем невдалеке табунится группа разновозрастных больных, созерцая нечастую здесь картину поедания дорогих конфет.
Мишенька замечает их интерес и смущается.
— Гостить… — говорит он, просительно глядя на Коваля. — Гостить?..