Он сделал паузу, глубоко втянув прохладный ночной воздух. Показалось ли ему, или в самом деле кто-то из лежавших у костра пошевелился?
Семен понизил голос.
– И еще скажу тебе: держись подальше от молодого Джехутимесу. Его время придет, но не сейчас, не скоро. И пока оно не наступило, служи царице и радуйся жизни.
Лицо Инени, до того застывшее, напряженное, вдруг расслабилось; секунду он сидел с закрытыми глазами, потом, вытянув руку, коснулся груди Семена жестом благодарности:
– Благословен наделяющий, но дважды благословен тот, кто наделяет вовремя! Ты сказал все, в чем я нуждался, и успокоил мою душу. Как я смогу тебе отплатить?
Покосившись на чисто выбритый череп жреца, Семен пощупал свой заросший жесткой щетиной подбородок и ухмыльнулся:
– Подари мне бритву, Инени. Волос колет шею и мешает спать.
– Исида всемогущая! Я подарю тебе лучшую бритву из черной бронзы, какие делают в Мен-Нофре! Но этого слишком мало, Сенмен.
Сенмен, не сын мой! Впервые Инени назвал его так, будто хотел подчеркнуть свое уважение и благодарность.
Улыбка скользнула по губам жреца.
– Ну, с бритвой мы решили... В чем ты еще нуждаешься? Что я могу сделать? Служанку ты уже нашел... Подарить опахало, чтоб она обмахивала тебя в жару?
– Подари мне дружбу, Инени. Дружбу, и больше ничего. Что еще нужно человеку, который имеет брата и друга?
– Многое, Сенмен, многое... Нужен дом, нужны плоды, вино и хлеб, теплый плащ в месяц фармути, прохлада в месяц тот, место для размышлений, и, конечно, нужна женщина. А дружба... Могу ли я одарить тебя тем, чем ты и так владеешь?
Инени смолк, и минуту-другую они сидели в тишине, глядя на угасавший костер. Свет его был неярок, но, соединившись с лунным, позволял различить часового, опиравшегося на копье, и неподвижные фигуры спящих. Один из них – кажется, Пуэмра – пошевелился, плотнее кутаясь в плащ.
Они молчали.
Молчание бывает разным, думал Семен; люди молчат, замкнувшись в отчуждении или желая скрыть затаенные мысли, молчат враги, молчат любовники, опостылевшие друг другу, безмолвствуют глупцы, которым нечего сказать, но иногда молчание – иное: знак доверия и разделенных дум и чувств. Такое молчание соединяет незримыми прочными узами на годы и годы, даруя тепло и душевный покой. Благословенное молчание! Наконец Инени произнес:
– Этот папирус, который я еще не написал... Ты ошибся, друг мой, я уже его пишу. Пишу о жизни, о том, что видел и слышал, чему довелось быть свидетелем... Но я не рискнул бы упомянуть в нем о тебе. Никто не поверит, даже потомки... Или поверят? В твоем далеком далеке?