— Только я слова немного переделаю под нашу ситуацию, чтобы было понятней.
Марат бросился к своей гитаре, вытащил ее из мокрого чехла и уселся на песке. Потом взял инструмент, проверил настройку струн, проиграл несколько аккордов и, глядя на костер, с чувством запел:
Горит костер, как страсть моя…
В ночной тиши я жду тебя.
Я узнаю твои шаги…
Полина, ты ко мне приди!
Хочу любить, хочу страдать…
Хочу любить, хочу гулять!
Мне все равно — что ты, что я,
Пропасть с тобой — судьба моя.
Ты подойди ко мне поближе,
И приласкай меня скорей.
Тогда зажжется кровь Марата —
Ярче тысячи огней!
Спев последние строки, он сыграл заключительные аккорды и, театрально упав на колено, вознес гитару над головой.
Я сидела, ошеломленная и шокированная. Во-первых, я была поражена голосом Марата. В обычной жизни у него приятный басок, а когда он пел… это было нечто колдовское. Во-вторых, он играл мастерски.
Но самое главное — песня. Что это было? Признание или просто «из песни слов не выкинешь»? Но как же так? Если он какие-то слова переделывал, значит, мог и строки о «приласкай» переделать?!
Я не знала, как себя вести и как реагировать на его импровизацию.
Не слишком ли все быстро? Не знаю… Но мне было приятно. А какое-то измерение быстроты развития отношений — разве такой прибор существует?
— Тебе не понравилось? — по-своему истолковав мое молчание, забеспокоился Марат. — Извини, я не хотел тебя обидеть. Вот балбес! Куда я несусь! Прости. Пожалуйста, прости… Это все мои чувства… Я не хотел. Я не знал. Прости…
Он, этот парень, за которым я месяц следила в бинокль, стоял передо мной, опустив голову, как провинившийся школьник, переминался с ноги на ногу и безвольно держал гитару за головку грифа, дека которой немного погрузилась в песок, и ждал моего приговора.
— Пусть сейчас же меня убьет молния, если я хоть каплю соврал насчет моих чувств! — патетически продолжал Марат. — Пусть я сейчас же провалюсь под землю! Пусть меня сейчас же смоет волной! Пусть я…
Мне стало смешно и как-то легко на душе.
— Все хорошо, — сдержанно сказала я, стараясь все-таки не взлететь на небо. Тем более за руку меня никто не держал. — Давай печь картошку…
Мы долго сидели у костра. Уже не слышались отдаленные голоса людей на пляже по соседству, громкое караоке, играющее в ближайшем кафе… Весь мир уснул. Не спали только мы с Маратом, а сидели на песке у догорающего костра, прислонившись друг к другу и, перекидываясь редкими словами, смотрели на красные головешки, в которых была зарыта наша картошка.
Марат перебирал струны, наигрывая какую-то медленную, но не убаюкивающую мелодию. Аккомпанировали ему цикады, сверчки и шум набегающих на песок волн. Гитара, трель цикад и шуршание волны — волшебное сочетание звуков. Жаль, шум волн заглушал журчание родника. А то и он бы подыграл Марату.