Третий этаж отличается от первых двух тем, что из всех его окон, выходящих во внутренний двор с футбольной и баскетбольной площадками, виден стоящий на огромном железном постаменте самолёт. Это был самый настоящий боевой самолёт, списанный с вооружения, попавший к нам во двор. Конечно, предварительно с него было снято вооружение, двигатель перекочевал в кабинет труда, да и вообще он представлял собой теперь не более чем макет, ибо был пуст внутри.
На третьем этаже располагались кабинеты с экспериментальными установками, стены были окрашены в тёмные цвета, в отличие от нижних этажей, где преобладал светло-коричневый оттенок. Этот этаж мог запираться железными решётчатыми дверьми с лестниц в каждом его крыле, коих всего было два. Здесь было мало народу в коридорах на переменах, в основном этот этаж был отведён старшеклассникам, поэтому здесь было тихо.
Я помню, что, когда был в младших классах, этот этаж казался чем-то недосягаемым, другим миром что ли. Я всегда стремился туда попасть, но всё время что-то удерживало. Позже, повзрослев, эта местность перестала манить своей неприступностью, стало скучно. И вот, прошло ещё несколько лет, и я вообще хожу теперь только сюда, в эту прежде запретную зону. Время меняется, всё меняется, только люди остаются.
Сегодня первыми двумя уроками была химия, а сразу после неё — биология. Так как другой класс в это время проводил химические эксперименты, нас пересадили в класс биологии, где не ставилось экспериментов, но взамен этому на стенах было множество красочных плакатов с видами разнообразных человеческих органов. У стены в стеклянном шкафчике стояли пластиковые макеты этих органов, так что их можно было не только посмотреть, но при желании и пощупать.
Звонок протрещал три минуты назад, это я засёк точно — мои наручные часы были синхронизированы со школьным временем. С этого мгновения время замедлило свой бесконечный полёт, зависнув туманом перед глазами. Учителя всё не было, и это не было чем-то необычным, это было привычно: немногие приходили точно к первому уроку, позволяя себе немного отдохнуть перед рабочим днём. Мы их за это не винили, так как сами брали с них пример.
С громкостью в пару децибел народ обсуждал вчерашний футбол, последние новости и прочую бесполезную, но развлекающую информацию. Иногда, правда, в подобных дискуссиях проскакивало что-то интересное, а впоследствии может и полезное. Скажем, пару дней назад, кто-то обмолвился, что у нас скоро будет новый ученик, а неделю назад прошёл слух, что учитель истории решил увольняться. В некотором роде я его понимаю, он не молодой уже человек, а взялся учить детей. И, если сначала он выглядел бодреньким и умным, то потом осунулся, стал замкнут и молчалив, не выдержал. Впрочем, я эти разговоры всегда слушаю в пол уха, вяло подрёмывая перед уроком. Со мной за партой сидел Вано; я всегда с ним сажусь, не помню уже, почему так случилось, хоть он и пришлый — пришёл к нам в классе седьмом или восьмом. А, в общем, мы сидели за второй партой — здесь класс широкий, поэтому мы садимся поближе к доске, но никогда на первую парту — там только отличники.