Она была замужем всего четыре года, но постарела лет на тридцать.
Рождение первого ребенка унесло ее молодость и красоту. Возможно, причиной этого было что-то еще.
Она вышла замуж потому, что этого желал ее отец, и потому, что она хотела стать замужней дамой.
Граф Рустан, ее муж, был дипломатом. У него было очень много орденов и очень мало волос на голове, но зато великолепные английские бакенбарды. Он был старше ее на двадцать лет, имел наружность вельможи, — знатный барин, элегантный, холодный, скупой на слова и решительный в движениях. Он никогда не улыбался. У него не было никаких страстей. Посещал ли он Жокей-клуб, вел ли игру, содержал ли дорогую красавицу, присвоившую себе сначала состояние, а потом и имя одного румынского князя, держал ли скаковых лошадей, — все это он делал только потому, что это было принято, что этого требовал хороший тон.
Бернардина же приобрела одну дурную привычку. Она почти беспрестанно зевала. Даже на первом представлении «Прекрасной Елены» я видел, как она зевала. Даже во время обсуждения со своей портнихой нового sortie de bal…
Она заметно выросла. Прежде она была среднего роста, теперь же стала длинной и худой. Когда она появлялась в декольтированном платье, ее плечи торчали, как два вопросительных знака, а тонкие руки казались длинными. Румяна не могли скрыть коричневых пятен, которыми было усеяно все ее лицо, напоминавшее погребенную шесть тысяч лет тому назад египетскую принцессу. Глаза ее тускло мерцали, как потухающий свет ночника, а в улыбке было что-то жестокое и вымученное в одно и то же время.
Граф по отношению к жене был сама учтивость, у нее же были для него только отрывистые полуслова, только резкие, нетерпеливые движения, только злые взгляды.
И эта женщина была безупречно добродетельна. Ей нельзя было сделать ни малейшего упрека — о ней вообще ничего не говорили.
Ее как будто и не существовало. На ней иногда замечали роскошный туалет, дорогие меха — ими любовались, но ее саму при этом не видели.
Я встретил ее как-то раз верхом в Булонском лесу. Она прыгала в седле, как обезьяна на спине пуделя. Это была конченая, совсем конченая женщина, и при этом та самая, которая некогда доставляла мне такое же наслаждение, как статуи Кановы, как картины Тициана, как римские элегии Гете!..
Невозвратное прошлое!
Через двадцать лет на одном богемском курорте я встретил графиню, успевшую за это время овдоветь. Я не сразу узнал ее. Это было вечером на гулянье. С ней произошла новая метаморфоза — я не узнал бы ее совсем и прошел бы мимо, если бы она не остановилась и не заговорила своим звонким голосом.