Он знал, что умирает, и сам призывал смерть, не в силах больше выносить терзающей его плоть муки. Да и чего страшиться, если он фактически умер еще пять лет назад? Ну зачем они остановили его тогда? Почему не позволили встать в ряды гвардейцев, прикрывавших отступление? Он бы взял в руки знамя и поднял его над головой, как уже поступил однажды в сражении при Арколе. Воспоминание вызвало слабую улыбку на губах. Боже, какие только не складывались потом легенды вокруг этого эпизода! А как здорово изобразил его художник Давид на своем знаменитом полотне: со знаменем в руках, во главе штурмующих мост. Столько лет прошло, что сейчас он и сам с трудом может отделить правду от вымысла… Да и к чему, если легенда всегда прекрасней действительности?
Ему следовало умереть тогда и навеки остаться неотъемлемой частью легенды. А он не решился умереть и теперь вынужден влачить жалкое существование здесь, в четырех стенах, еще живой, но для всех уже умерший. Нет, больше не будет картин Давида, победных маршей Маренго, роскошных дворцов. И Жозефина никогда больше не придет к нему в спальню — немытая, как он всегда от нее требовал. Жозефина…
Ах, какая женщина! Хотя и стерва изрядная. И другие тоже не придут на его ложе. Сколько же их было? Нет, не сосчитать, да и все равно он вею жизнь любил по-настоящему только одну женщину. В памяти вдруг всплыло лукавое личико давешней прислуги, что флиртовала с часовым. На днях он отпустил ей какой-то комплимент, а потом случайно подслушал, как в разговоре с товаркой девица назвала его «симпатичным стариканом». Тогда его покоробило, но сегодня ночью он мог уже без гнева вспоминать о ее словах. Он и в самом деле старик, да к тому же еще умирающий от нестерпимого огня, пожирающего его внутренности. Как Прометей, прикованный к скале.
Пять лет назад было Ватерлоо. А сегодня… сегодня вот это все.
Он попытался встать, но исхудавшие ноги дрожали, а потревоженный желудок словно взорвался вспышкой боли, волной прокатившейся по всему телу. Нет, никогда больше не вернуть ему утраченного, разве что в зыбких сновидениях, тающих как утренний туман под первыми лучами солнца. Ах, если бы можно было навсегда заснуть и грезить вечно былою славой. Или умереть…
«Ну так умри!» — вкрадчиво зашелестел в мозгу чей-то знакомый голос.
«Франция… — шептал он в полузабытьи пересохшими губами. — Франция… армия… я главнокомандующий!.. Жозефина!»
Сияющий призрачным огнем столп начал формироваться в центре комнаты, до его ссылки служившей свиным хлевом. На краткое мгновение он усомнился в реальности собственных ощущений, вообразив с суеверным ужасом, что это за ним явился сам Ангел Смерти.