— А мне будет вполне достаточно цыпленка а-ля Маренго, — со смехом закричал император.
— А как его готовить, сир? — поинтересовался Зергх. — Первый раз слышу о таком блюде.
Наполеон перечислил ингредиенты таким тоном, словно делал заказ официанту. Зергх молча повернулся и зашагал к кораблю.
— Ты все запомнил? — удивился Элдин, но оскорбленный в лучших чувствах гаварнианин замкнулся в гордом молчании и ничего не ответил.
Облокотившись на балконные перила, Наполеон с аппетитом обгладывал жареную куриную ножку. Площадь внизу была пуста: фигуры исчезли по окончании очередной партии, в которой он потерпел двадцатое поражение кряду.
— Что, не нравится проигрывать, мой император? — с ехидцей осведомился Ярослав, разливая коньяк в две стопки.
— Этот жулик «Веллингтон» каждый раз вводит дополнительные правила, — пожаловался Наполеон, впрочем, без особой злости.
День клонился к вечеру. Об этом можно было догадаться, бросив взгляд на заметно потускневший диск искусственного солнца, вступившего в низшую фазу своей переменной активности, которая будет продолжаться в течение десяти «ночных» часов. Внутренняя поверхность Сферы погрузилась в сумерки, на самом деле больше напоминавшие белые ночи в северных широтах Земли. Чтобы компенсировать недостаток освещения, белые клетки игрового поля зажглись ярким светом. Наполеон с хрустом потянулся и озабоченно потер рукой выступившую на щеках и подбородке щетину.
— Вы не устали?
— Нисколько. Напротив, чувствую себя удивительно бодро и свежо.
Ярослав недоверчиво покосился на собеседника, подозревая, что тот просто пускает пыль в глаза. Они торчали на этом балконе уже больше половины стандартных суток, и все это время Наполеон провел в игре, не считая двух коротких перерывов на еду и столь же кратких отлучек внутрь здания по физиологическим надобностям. Нет, похоже, он не врет. Надо же, сам Ярослав еле на ногах держится, а этот галльский петушок действительно свеж как огурчик!
Хотя он не стал бы признаваться в этом даже самому себе, старый ученый с каждым часом проникался все большим уважением к соседу. Особенно восхищали его выносливость императора и невероятная способность к предельной концентрации в критический момент.
— Почему бы нам не сделать перерыв? — осторожно предложил Ярослав после небольшой паузы.
— Это еще зачем? — нахмурился Наполеон.
— Не знаю, как вы, а я, например, привык ночью спать.
— Помилуйте, разве вас кто-то удерживает? — удивился император, в чьем тоне только очень чуткое ухо могло уловить пренебрежительные нотки в адрес слабака и едва заметное торжество от собственного превосходства.