— Скажите, это правда, что при Ватерлоо ваши гвардейцы именно так ответили на предложение сдаться?
— Неплохая история, правда? — усмехнулся император. — Совершенно верно, так мои ворчуны и ответили англичанам. Им предложили жизнь, но честь была для них дороже. И они умерли как жили — с соленой шуткой на устах. И вошли в историю. А если бы они тогда приняли предложение, кто сейчас вспоминал бы об этих солдатах? Если бы они разошлись по домам и спокойно дожили до старости, разве сложили бы о них песни и легенды? Только великие духом обретают истинное величие. Что бы вы ни говорили, а в мире есть вещи поважнее самой жизни. И я мечтал о таких вещах. Фортуна поставила меня во главе целой нации и дала в руки орудие к осуществлению великих замыслов. Мы могли бы объединить Европу за два столетия до того, как это произошло на самом деле, если верить вашему другу Элдину. И я не думаю, если судить по тем крохам исторических сведений, которые мне удалось почерпнуть за эти дни, что ей бы повредило объединение. Скорее наоборот — позволило бы избежать многих бедствий и неурядиц, случившихся за истекшие двести лет. Скажите честно, разве плох был мой замысел?
— Я уже говорил, кажется, что в погоне за светлой мечтой вы погубили миллионы людей и принесли неисчислимые страдания целым народам. Такие люди, как вы, всегда заставляют страдать невинных.
— Такие люди, как я, всегда были, есть и будут, — возразил Наполеон. — Я не отрицаю своей вины, но хотел бы напомнить, раз уж рядом нет никакого адвоката, что мною двигало стремление избавить мир от несправедливости и неравенства, стремление уничтожить продажные и прогнившие режимы, упразднить сословные предрассудки, лишить власти кичливую знать, морящую голодом собственных подданных, — одним словом, заменить прежнее общество, зиждившееся исключительно на власти по праву рождения, на новое, где человека можно и должно оценивать лишь по его собственным заслугам и талантам и где каждый смог бы добиться того положения, которого заслуживает.
Ярослав слегка наклонился вперед. Лицо его в сумерках было едва различимо.
— А вы сами-то верите хотя бы наполовину во все эти красивые слова, которые сейчас произнесли?
Наполеон усмехнулся и ничего не ответил. Потянулась долгая пауза.
— Должен признаться, вам с успехом удалось увести меня в сторону, — первым нарушил молчание император. — С сожалением вынужден напомнить, что у нас имеются более неотложные дела, чем удовлетворение вашего ненасытного любопытства касательно моей персоны.
— Какие же, если не секрет?