Отправляясь на свой «Юкон», Стась сказал:
— Не знаю, сколько мы здесь проторчим. Власти пока не дают разрешения выходить в ваши воды… Разрешат — пойдем к Новосибирским островам. А нет повернем к Алеутам. Но при всех обстоятельствах эту субботу и воскресенье мы здесь пробудем. Так что решай! Хочешь с нами — приходи на шхуну. Ребята уже знают тебя, верят тебе…
— Но это значит — бежать с родины, — пробормотал я.
— Естественно, — сказал Стась, — а что? Или ты беспокоишься о чем-то?
— Беспокоюсь…
— О чем? О документах? Пустяки! Сделаем.
— Нет, я — о другом… Ну, скажи: что я буду в Америке делать? Что я там — могу?
— А в самом деле, что ты можешь?
— Да ничего… Ну, стреляю неплохо, еще умею бросать ножи. Но ведь это и там умеют, и почище, чем я! Да и вообще, — разве это дело?
— А чего же ты хочешь?
— Иную судьбу.
— Какую же? — Стась внимательно посмотрел на меня. Махнул рукою друзьям — чтоб не ждали. Затем уселся поудобнее и подпер кулаком подбородок.
— Ну? Я слушаю!
— Не знаю, как тебе объяснить, — заговорил я смущенно. — Я, видишь ли, пишу… Только не смейся! Да, сочиняю! И мечтаю как-то начать… Но разве я смогу начать за границей, — там, где все чужое? И язык, и люди, и сама земля?
— Ах, так вот, в чем дело, — сказал он протяжливо. — Ты бы хотел приехать на Запад, как интеллектуал, как фигура почтенная, значительная… А тебе невдомек, что Западу на это плевать!? Мы для него все равно чужие, лишние, каковыми бы мы ни были — интеллектуалами или гангстерами… Быть гангстером даже лучше. Все-таки бизнес!
Белокурый, с худым, костистым лицом, Стась был уже не молод. Но и не стар, — на вид ему можно была дать лет сорок пять. И говорил он, заметно нервничая: сюжет этот, очевидно, его задевал… И глядя на поляка, я подумал: интересно, а кто он сам-то? И как он вообще попал на эту шхуну?
Стась заказал пива. Отхлебнул и сказал — как бы отвечая моим мыслям:
— Я по образованию — историк. Славист. Перед войной был преподавателем в Варшаве. Затем ушел в партизаны. Сражался против Коричневых Рубашек и против Красных Звезд… Ну, и естественно, вынужден был потом уехать! А здесь теперь веду жизнь джеклондоновского бродяги… И я не один такой!
— Жалко, — пожал я плечами.
— Конечно, жалко, — сказал он, — но я все-таки не пойму: откуда у тебя этот снобизм? Мы все, значит, можем быть на простых ролях, а ты, значит, — нет?!
— Ты пойми, Стась, — сказал я. — Вот мы с тобой из разных стран, а живем одинаково! И оба находимся в конфликте со своим законом… Так какой же смысл мне это все перетасовывать? Блатные мудро говорят: "Хер на хер менять — даром время терять".