— Н-ну, что? — поджал губы Казин. — Ну вот, хотя бы… — Он заглянул в рукопись. — Стихи о возвращении. Тут есть неплохие строчки. Например: "Я с юностью бездомною прощаюсь. Я к суете столичной приобщаюсь. Я возвращаюсь! Словно конь стучу подковами; я странен москвичу. Кручу табак. Не замечаю луж. Сутуловат, размашист, неуклюж".
И потом — подняв ко мне лицо:
— А ну-ка, прочти дальше сам, — предложил он. — Хочу послушать, как это звучит.
Он облокотился о стол, подпер пальцем висок. И я начал читать, вернее — подхватил, продолжил:
Медведица над позднею Москвой,
возвышенного таинства полна.
Ах, сколько раз, казалась мне она
в горах Алдана — ложкой суповой!
Слетает на ладонь апрельский снег.
Снег, теплый снег.
Реклам холодный свет.
Шумит столица. Кружится столица.
Так просто в этом сонме заблудиться…
Внезапно в дверь постучали. Наташа! — решил я, осекшись на полуслове. Только она одна и могла явиться ко мне в столь поздний час. И невольно губы мои расползлись в улыбке, расплылись…
* * *
Дверь распахнулась резко. И на пороге возникли две фигуры в синих форменных милицейских шинелях.
Гремя сапогами, милиционеры вошли в комнату. Один остался возле дверей, другой — постарше, в чине капитана — приблизился к нам и, козырнув, потребовал документы.
"Ну, вот и все, — дрогнул я. — Все кончено. — И поник тоскливо. — Добрались-таки, выследили… О, проклятая моя участь! Ну почему это должно было случиться именно — сегодня?!"
Медленно, хмуро, достал я и подал милиционеру мятое свое, замусоленное удостоверение. У меня в ту пору, был не настоящий паспорт, а временный (и, к тому же, просроченный), так называемый — "вид на жительство" — в сущности, простая, сложенная вдвое картонка… Капитан повертел картонку в руках, осмотрел с вниманием. и спрятал в карман шинели.
— Живете, стало быть, без московской прописки, — заключил он, — нелегально. Да и вообще, документик — с изъяном.
Рослый, подтянутый, — в портупее, в густых усах он был внушителен; эдакий служитель долга, воплощение силы, идол режима! Потолковав со мной, он глянул на Казина… И сейчас же тот заторопился, привстал, нервно шаря в карманах.
— У меня с собой только членский билет Союза, — сказал он, — я, видите ли, писатель…
— Ладно. — Капитан небрежно щелкнул пальцами. — Давайте свой билет.
— Но в чем все-таки дело? — спросил фальцетом Казин, — я что-то не пойму…
— А вам понимать и не обязательно, — отозвался капитан. Глаза его сузились, угол рта пополз вбок. — Главное, чтобы мы понимали. Вот так. А мы зря не приходим!
И при этих его словах Казин сразу потускнел, осунулся. Лицо его посерело, подернулось пылью; на нем как бы проступила печать времени, печать многих прожитых лет…