— Идут двое. Встречает их баба и спрашивает: „А где мой Ванька? Он ведь с вами вместе отправился пьянствовать…" Ей говорят: „Не беспокойся, он уже дома" — „Дома? — удивляется баба. — Но он же забыл взять ключи. Как он в квартиру-то без меня попал?" — „А мы твоего Ваньку под дверь подсунули!" — „То есть как это — под дверь?" — „Да, понимаешь ли, — объясняют бабе, — тут неподалеку асфальтируют улицу… Ну, мы проходили по ней — и Ванька случайно угодил под каток".
За другим столиком тоже рассказывали анекдот. Но разобрать что-либо было трудно — слова заглушали взрывы хохота.
— Что-то расшумелся народ, — сказал я. — Пивные, конечно, у нас не пустуют, но все же есть определенное время. Полдень, например, или вечер… А теперь ведь четыре часа! Однако ощущение такое, будто вся Шира сюда собралась.
Спящий вдруг заворочался, всхрапнул. И поднял голову. Лицо у него было багровое, опухшее, к щеке прилипла яичная скорлупа. Он мутно посмотрел на нас и спросил:
— Четыре часа чего? Ночи?
— Дня, — отозвался я.
— А какой это день?
— Вторник.
— Ага, вторник! — прорычал проснувшийся. — Значит, последний день! Надо спешить пить! Пить, а не трепаться.
Он погрозил нам пальцем и рухнул лицом в стол.
— Почему последний день? — не понял я. — О чем это он? О конце света?..
— Нет, — усмехнулся старик, оглаживая влажные от пивной пены усы. — Но день, действительно, последний… Дело в том, что с завтрашнего дня, со среды, продажа спиртных напитков полностью прекращается. Вводится сухой закон!
— Это надолго?
— До октября.
— Но почему?
— Да потому что уборка, — пояснил старик, — начальство хочет, чтоб люди теперь работали, не отвлекаясь.
— Что ж, — проговорил я, — воспользуемся советом и поспешим выпить!
И разлив по стаканам водку, я произнес торжественно:
— Ну, за хлеб! Такого урожая Россия еще не видела.
— Урожай, это верно, редкостный, — медленно сказал старик. — Но главное в другом…
Ни в голосе его, ни в лице, ни в чем не смог я уловить восторга; того самого, который обуревал сейчас меня самого. И я спросил удивленно и озадаченно:
— В другом? В чем же еще? Ведь собрать столько зерна…
— Собрать — полдела, — угрюмо ответил старик. — Гораздо важнее сохранить его, уберечь от порчи. А вот это, боюсь, нам не удастся.
— Вот как?
— Да, да. Хлебушек — он заботу любит, уход. И потому его надо держать в специальных хранилищах… Оставлять под открытым небом — опасно.
— Но… Черт возьми, — проговорил я, — почему же его оставляют? Где ж эти хранилища?
— Вот именно, — где? — прищурил глаз старик. Отхлебнул из кружки, со стуком поставил ее на стол. И потом, погодя: — Не знаю, — начал он неуверенно, — могу ли я с вами говорить откровенно, свободно…