На обратном пути я сильно спешил. Меня одолевало беспокойство. Только теперь я вдруг сообразил, что в редакции, наверное, меня давно уже ищут. Ведь я исчез непонятно куда — и надолго! Когда я впервые попал в эти места, начинался период осенних дождей, а возвращался я уже по первому снегу…
И прибыв в Таштып, я сразу же побежал на почту — звонить.
— Наконец-то! — сказал редактор. — Где же ты, голубчик, шлялся? — голос его не понравился мне, он был холоден, в нем слышался металл. — Где пропадал? Тебе в Таштып было послано письмо. Оно вернулось обратно.
— Когда было послано?
— Да месяца полтора назад. Мы уж тут не знали, что и подумать… Так что же все-таки случилось?
— Ничего особенного, — пробормотал я, — просто я набрел здесь, в горах, на интересную тему…
— Какую же?
— Это, понимаете ли, связано с жизнью туземных племен, — начал я.
Но он оборвал меня сухо:
— Ты, наверное, забыл, какое задание тебе было дано, а? При чем здесь „туземные племена"? Впрочем, теперь это все уже не имеет значения… Возвращайся немедленно. Слышишь? Не-мед-лен-но!
— Ладно… А письмо-то, — спохватился я, — письмо-то было о чем?
Но в ответ я услышал гудки; разговор окончился. И я подумал, вешая трубку на рычаг:
„Ого! Кажется, начинаются неприятности".
* * *
И все же Таштып я покинул не сразу. Мне пришлось задержаться тут еще на сутки, и виною этому было одно неожиданное приключение.
Таштып, как вы уже знаете, селение весьма крупное. Оно является районным административным центром. В нем сосредоточена вся местная власть, милиция, имеются две школы — начальная и десятилетка, — ну, и конечно, есть несколько закусочных и пивных.
В народе пивные почему-то зовутся „гадюшниками". Может быть, тут намек на зеленого змия? Или прозвище это отражает обычный облик пивных, царящую в них нечистоту и сырость? А может, речь идет о посетителях, о типажах?
С почты я направился в ближайший гадюшник. И сразу же приобщился к благам цивилизации. Я ведь был путешественником во времени и только воротился в наш век из эпохи мезолита! И теперь мне истинное наслаждение доставляло сидеть за столиком, пусть даже и грязным, и заказывать выпивку и закуску.
„Сухой закон" кончился. Как, кстати, выглядели гадюшники во время его действия, не знаю, не могу даже вообразить… Но как бы то ни было, все быстро вернулось на „круги своя". И зал, в котором я сейчас сидел, был, как и прежде, набит битком и содрогался от гомона… Кто-то пел, кто-то плакал, где-то — как водится — затевался скандал. Час был вечерний, поздний, и шум достиг уже предельного накала.