– Какой бы она ни была, она была человеком, – возразил Фабель молоденькому полицейскому, не глядя на него. – Чьей-то дочерью… Знать бы вот только – чьей… – Он вынул из пиджачного кармана пакетик для улик и вложил в него истрепанную фотографию. Затем повернулся к Мёллеру: – Жду вашего письменного отчета! Пожалуйста, не тяните с ним.
Среда, 4 июня, 6.00. Санкт-Паули, Гамбург
Выйдя из квартиры, Фабель пошел к соседке снизу – прихватив с собой Беллера. Там, судя по глубине и количеству морщин, весьма древняя, но бодрая и живая старушка благородного вида уже угощала чаем полицейского в форме. Ее квартира по планировке была точной копией той, где сейчас лежал труп. Однако за десятилетия владелица так обжила это небольшое пространство и превратила его в столь уютное, набитое всякой всячиной зеленое гнездышко, что оно стало как бы частью ее самой. По контрасту квартире наверху придала индивидуальность не чья-то жизнь, а чья-то смерть.
Полицейский со смущенной улыбкой подхватился было прочь, но Фабель добродушно махнул рукой: сиди! Беллер представил хозяйку как фрау Штайнер. Она смотрела на Фабеля большими круглыми водянистыми глазами, которые в сочетании с короткой шеей делали ее похожей на сову. Фабель взял стул у стены и подсел за большой стол в центре комнаты – напротив старушки.
– С вами все в порядке, фрау Штайнер? – спросил он. – Понимаю, происшедшее для вас большой шок. Событие из ряда вон. Плюс суматоха, шум, десятки посторонних в доме… Представляю, как все это неприятно! Любой разволнуется!
Пока Фабель говорил, старуха тянулась головой к нему и напряженно морщилась, с трудом ловя каждое его слово.
– Ничего, справляюсь, – сказала она. – Как раз шум меня не беспокоит… Я, знаете ли, глуховата.
Фабель заговорил громче:
– Извините, не учел. Стало быть, вечером и ночью вы ничего не слышали?
Фрау Штайнер внезапно погрустнела.
– Слышать, может, и слышала… Да только что именно слышала – не знаю.
– То есть?
– У меня постоянно звенит в ушах. Возможно, это с моей глухотой как-то связано или с возрастом. Врачи говорят: какой-то тиннитус, чтоб ему неладно было! Я перед сном аппарат-то свой слуховой снимаю и все равно каждую ночь слышу не разбери что… какие-то хлопки, завывания… иногда даже нечто похожее на человеческие крики. Но это просто неотвязный шум в ушах. Поэтому я толком не знаю, что слышала: звон в собственных ушах или реальный шум и крики из квартиры наверху.
– Ах, сочувствую вам. Эта болезнь, видать, штука препротивная!
– Да я приноровилась на ералаш в ушах не обращать внимания, иначе ведь и рехнуться можно! – сказала старушка и покачала совиной головой – так медленно и осторожно, словно боялась повредить шею резким движением. – Эту напасть я терплю, молодой человек, с времен незапамятных – говоря точно, с июля 1943 года.