– Нет-нет, я прошу лишь о небольшой чисто неофициальной беседе…
– Ах вот как? В таком случае мне вообще с вами не о чем говорить. Знаю я эти «неофициальные беседы»!
– Фрау Менцель, – остановил ее Фабель. – Меня зовут Йен Фабель. Сейчас я гаупткомиссар, а в 1983-м я был тем полицейским, который стрелял на пирсе…
Менцель угрюмо уставилась на Фабеля:
– Гизелу прикончили вы?
– У меня не было выбора. Она убила моего напарника, несколько раз стреляла в меня, уже ранила и продолжала целиться, хотя я кричал, чтобы она бросила оружие…
Он не сказал, что этот день стал одним из худших в его жизни.
– Она была совсем девочка… – В ее тоне Фабель не почувствовал упрека, Марлис Менцель просто констатировала факт. Она повернулась к своим помощникам и крикнула им: – Продолжайте без меня, я скоро вернусь. – Затем сказала Фабелю: – Пойдемте, я знаю, где удобней всего переговорить.
Они сели в полупустом кафе на Катариненштрассе. Приятно пахло свежемолотым кофе, из окна была видна главная рыночная площадь Бремена. Марлис Менцель вынула пачку французских сигарет.
– Закурите?
– Спасибо, я не курю.
Выпуская дым после первой затяжки, она тактично отвернулась от Фабеля, чтобы не дымить ему в лицо.
– В тюрьме привыкла смолить по две пачки в день… Ну, так о чем же вы хотите поговорить, герр Фабель?
Прежде чем Фабель успел ответить, подошел официант. Фабель заказал чайник чая, а Менцель – черный кофе.
– О ваших картинах, – сказал Фабель после того, как официант ушел.
Менцель криво усмехнулась:
– Любящий искусство полицейский? Или я посмела нарушить предписанные размеры холста?
Фабель откровенно признался, что работы Менцель странным образом напомнили ему картины, которые он видел на месте серийных убийств. Он спросил, слышала ли она о гибели журналистки Ангелики Блюм.
Слышала. Точнее, читала об этом в газетах.
– Когда вы видели фрау Блюм в последний раз?
– О, еще до тюрьмы. В семидесятые мы с ней вместе работали в журнальчике, который назывался «Дух времени». Тогда название казалось нам замечательным; сейчас, задним числом, оно кажется банальным и даже вульгарным. Может, потому что у того времени был слишком крепкий дух. До сих пор стоит в ноздрях… А почему вы, собственно, спрашиваете? Записали меня в подозреваемые – только потому, что мои картины напоминают вам… – Тут до нее, похоже, впервые дошло, что значит видеть ее картины ожившими, то есть в реальности. – Бедная Ангелика…
– Нет, фрау Менцель, в ее убийстве я вас не подозреваю, – сказал Фабель совершенно искренне.
Он просто не упомянул, что Мария уже проверила алиби Марлис Менцель на время всех убийств.