У Рафаэля были враги, много врагов. И если Дреа попалась в руки одному из них, то она труп. Какое-то время ее, возможно, подержат в живых, используя как рычаг давления на него, но он ее больше никогда не увидит. Это точно. Разве что в виде расчлененки. В мире, которому он принадлежит, кругом царит насилие. Единственно реальные здесь ценности — деньги и жизнь. Но Рафаэль многого добился в этом мире, преуспев, как никто другой. Однако сейчас, думая о милой, глупенькой Дреа, изнасилованной и истерзанной, он чувствовал, как к горлу подступает тошнота.
Рафаэль собрал своих людей у себя в пентхаусе, где, он был абсолютно уверен, его разговоры не прослушиваются. Он не поскупился на всяческие хитрые предосторожности, предупреждавшие подобные попытки ФБР: Орландо знал свое дело.
— Не может быть такого, чтобы никто ничего не видел. У всех входов и выходов установлены камеры наблюдения, не так ли? — Последний вопрос был обращен к Орландо.
— Должны. Но кто знает, что у них там за система безопасности. Кому нужно вламываться в библиотеки? Но я попытаюсь выяснить.
О том, чтобы приобрести ордер на обыск, не могло быть и речи — об этом никто даже не заикался. Обратиться в полицию? Курам на смех. Фараоны пойдут разводить канитель со своими идиотскими формальностями — и это в том случае, если они вообще что-либо станут делать. У Рафаэля на такую ерунду нет времени, он все сделает по-своему. Сам выяснит, кто украл Дреа, а потом задаст подлецу по самое не могу.
— Может, она заметила, что потеряла кошелек, и пошла его искать, — предложил Гектор.
— Бестолочь, — проворчал Амадо. — Почему она тогда не отвечает на звонки?
— Ну, может, она погналась за грабителем, который выхватил у нее кошелек, и заблудилась. — Гектор цеплялся за соломинку, и грусть в его черных глазах говорила, что он и сам это сознает, но все равно чувствует себя обязанным предлагать любую альтернативу тому, что, как они все догадывались, скорее всего произошло.
— Это невозможно, — возразил Амадо. — Садясь в машину, она подвернула ногу и потом немного прихрамывала. Так что она не могла бы ни за кем гнаться. И потом, если б у нее вырвали кошелек, она бы такой хай подняла, что все вокруг сразу же услышали.
— Похититель знал, что делал, — сказал Орландо. — Вот она выходит, он кладет ей руку на плечо, вроде как они добрые знакомые, да только в другой руке держит пистолет, дуло которого упирается ей в бок. С таким она бы без звука пошла как миленькая.
Если ее схватили на улице, то библиотечные камеры наблюдения могли ничего не зафиксировать, рассудил про себя Рафаэль и вдруг понял, что это не важно: тот, кто увез Дреа, обязательно сообщит ему об этом — ведь не просто же так ее похитили. Какой смысл в том, чтобы просто убить ее? Стало быть, похититель скоро с ним свяжется, попросит денег, а может, еще чего. Рафаэль лихорадочно соображал: связано ли похищение Дреа с тем делом, для которого он нанимал киллера, и почти с полной уверенностью был готов сказать «нет». Рафаэль почти не сомневался, что узнать это было невозможно. А если кто-то чего и пронюхал, а убийство Дреа — месть, то все равно Рафаэля поставят в известность, иначе похищение бессмысленно.