Пальцы Маши наконец-то ухватили рукоятку «беретты».
Взвести курок, снять с предохранителя… Этот первобытный всё равно ничего не поймёт, а потому и не успеет среагировать. Пуля в сердце — и нет проблем.
— Й-ух! — сказал первобытный и улыбнулся, обнажая, как ни странно, довольно здоровые и белые зубы. — Тах ка?
«Ух, — перевела про себя Маша, — ты кто?»
И еле сдержала нервный смешок — вот уж действительно интересно работает сознание в минуту смертельной опасности. Вместо того, чтобы отдать руке приказ вытащить пистолет и нажать на спусковой крючок, пытается сделать мгновенный перевод с совершенно незнакомого языка. Абсурд.
А может быть, и не такой уж абсурд.
Где-то она читала об интересном эксперименте. Учёные записали разговоры белых цивилизованных американок, разделили записи на четыре группы (запрет, одобрение, внимание и успокаивание), а затем дали прослушать записи членам небольшого племени в Эквадоре. Племя испокон веков вело первобытный образ жизни и никогда не слышало английской речи.
И что же?
В подавляющем большинстве случаев индейцы совершенно точно определили, к ребёнку или взрослому обращается невидимая им женщина. А также успокаивает она собеседника, злится на него, одобряет или о чём-то просит…
М-да. Ну и как тут стрелять?
— Я — Маша, — сказала Маша, выпуская рукоятку «беретты» и садясь. — А ты кто?
Дальнейшее их общение напомнило ей сцену из какого-то прочно забытого фильма о встрече представителей двух отстоящих друг от друга на много тысячелетий и парсеков культур. Впрочем, очень вероятно, что никакого такого фильма она не видела, но так было проще — соотнести нереальность ситуации с чем-то хоть и забытым, но в общем-то знакомым.
Уже через минуту она знала, что первобытного зовут Свем, а он дважды с видимым удовольствием произнёс: «Машша», осторожно касаясь её лба крепким и грязным указательным пальцем.
Свем явно понимал, что она ранена. Это было видно по тому, как бережно он притронулся к её левой, забранной в импровизированную шину, голени и правому, обмотанному бинтом, плечу, при этом явно что-то спрашивая озабоченным тоном.
— Да, — сказала она. — Нога сломана. И рука тоже… повреждена. Я упала сверху, понимаешь?
— Бух! — Она показала на верхушку ближайшего дерева, потом на землю и следом на ногу и руку. Затем придала лицу грустное и жалостливое выражение и добавила: — Больно. Идти, — она изобразила пальцами левой руки ходьбу, — не могу. — Подогнула средний палец и завалила пальцы набок. — А идти надо. Туда.
И протянула руку в направлении озера.
— Й-ух! — с энтузиазмом откликнулся Свем и распрямился, оглядываясь по сторонам.